Трамвая не было уже минут двадцать. Эта проклятая десятка ходит до того редко,что хоть плачь. Почти весь отпуск ушел на такие вот тягостные ожидания в очереди за пивом. А с понедельника уже на работу. Народ рядом нервничает, рычит потихоньку, но ждет - домой всем хочется. Один только я, наверное, не торопился домой. Я, двадцатипятилетний молодой человек, год как разведенный, живу один и встречают меня в квартире разве что тараканы. Но ждать все равно тошно, Я отошел в сторонку, закурил, чтоб успокоиться, и решил, что если я досчитаю до ста, а трамвая не будет, то дам кому-нибудь по морде. Или сам получу - это не принципиально, главное, чтоб разрядиться. Летний день подходил к концу, стало чуть свежее. Кое-где включились редкие рекламные надписи, вывески и т.п. Из парка напротив вышли два мента с рацией, потоптались, скрылись за углом. Наступал вечер.
      Где-то на пятом десятке я вдруг услышал:
      - Слышь, парень...
      Я обернулся и увидел перед собой невысокую девчушку лет шестнадцати, уставившуюся на меня угрюмым взглядом.
      - Угости сигаретой, - попросила она шепотом.
      - Иди домой, дите! На горшок и спать понятно? - ответил я но все же заметил, что мини у этой крошки весьма впечатляюще.
      - Мамка далеко, - сообщила таинственная незнакомка. - Не жмись.
      Мы разговорились, а через пять минут уже сидели на скамейке в парке и девушка, небрежно орудуя сигареткой, рассказывала, что зовут ее Олей, приехала она из Ленинграда, где ушла из дома, потому что папа с мамой - шизанутые, в общем уже целую неделю имеет полную свободу. Тогда я осторожно поинтересовался, где же она ночует, случайно не в отеле-люкс.
      - Фу! - фыркнула Оля. - Что я, блядь какая-нибудь, чтоб по гостиницам таскаться? Где хочу, там и сплю, не твое дело.
      Ясно, подумал я, интересная штучка. Особенно ляжки. Юная собеседница, закинув ногу за ногу, имела самую непринужденную позу. Она как бы полулежала на лавочке, и неяркий свет ближнего фонаря эффектно выделял всю прелесть молодого тела. Затянутые в черные колготки, по-детски полноватые, еще не тронутые временем ножки притягивали к себе, манили, вызывали смутные надежды. Они как бы шептали: "Мы мягкие, теплые ножки, мы созданы, чтоб сводить с ума. Возьми нас!" Одним словом, ляжки мне понравились. Вдохновленный. я начал трепаться обо всем на свете: о том, какой хороший у нас город и как хорошо, что она сюда приехала, и как хорошо, что встретила меня, а не какого-нибудь хулигана, от которого можно всего ожидать. Слова лились сами по себе, а я только слушал и удивлялся, потому что получалось-таки довольно складно, причем без мата. Я так увлекся, что даже и не заметил, что моя знакомая тихонько дремлет, положив голову мне на плечо и вытянув ноги самым откровенным образом. Ее платье и без того короткое до невозможности, приподнялось еще выше, и по мере того, как Оля медленно сползала вниз, сантиметр за сантиметром обнажало округлые, роскошные бедра. Мой член, словно охотничий верный пес, насторожился и в том же темпе, медленно, но необратимо начал приобретать нужную стойку. Стало душно.
      Когда платье поднялось чуть ли не до пупа, я вдруг сделал поразительное открытие. Оказывается, на этой крошке СОВЕРШЕННО НЕ БЫЛО ТРУСОВ! Прозрачные черные колготки поверх голого тела, а под ними - ничего. Вернее, там кое-что было. И на это явно и недвусмысленно указывало темное треугольное пятно как раз в том самом месте, где ему и положено быть у всякой нормальной женщины. Правда, при смутном освещении и под темными колготками оно было, может, не так эффектно, как в натуральном виде, но той ситуации я просто обалдел. Бабы без трусов на дороге не валяются. Слегка потрясенный таким поворотом дела я огляделся. Слава богу, вроде тихо, только трамвай шумит где-то, Очень хорошо, подумал я, что нету никого, очень хорошо. Оля, уткнувшись в мой бок, дышала размеренно и ровно, словно так и было положено. Не выспалась, наверное, бедолага, подумал я.
      Затем я решительно выбросил из головы все посторонние мысли и стал сосредоточенно наблюдать за тем, как моя рука все ближе и ближе приближается к маленькому темному треугольнику. Наконец, я дотронулся до мягкого бугорка, провел по нему кончиком пальцев, прислушался, Затем моя рука осмелела и через секунду очутилась под колготками. Олечка никак не отреагировала на это вторжение, ее живот спокойно дышал и ничего не чувствовал. Это придало мне еще большего нахальства. Вскоре мои дрожащие пальцы проникли между мог, тех самых ножек, которые уже столько времени ласкали мой взгляд. Еще чуть-чуть настойчивости, и я почувствовал, какая теплая, мягкая и влажная писька у этой девушки, как там хорошо и уютно, какие там нежные волосики, как там все чудесно устроено, как там... Мой палец уже вовсю шарил в девичьем влагалище, когда я вдруг услышал:
      - Сколько времени?
      Этого я от Олечки никак не ожидал, хотя стал привыкать ко многим неожиданностям.
      - Без семи одиннадцать, - ответил я, взглянув на Фонарь, а сам просто растерялся. я уж хотел было прекратить свое недостойное занятие, уже и член ослаб, но вдруг я почувствовал, как моя маленькая Оля прижимается все крепче и крепче, так крепко, что стало слышно, как колотится ее сердце, как сопит ее носик. Вот так дела, подумал я, а у самого аж рука занемела. Но как тут остановишься, когда девушка так благодарно постанывает, так гладит героическую руку, так плавно колышет бедрами? Так мы пыхтели не знаю уж и сколько. В конце концов, мне это стало надоедать, я даже почувствовал легкую обиду. Наконец Оля чуть притихла и спросила:
      - Ты хочешь?..
      - Ну, - ответил я, мгновенно сообразив суть вопроса.
      Затем я так же быстро оценил ситуацию и прикинул, что трахнуть эту куклу будет лучше всего в ближайшем кустарнике, хотя, в принципе, можно было и в высокой траве за качелями. Я подхватил Олечку на руки, и мы двинулись напрямик через клумбу к кустарнику. Девушка, стыдливо опустите глаза, хранила молчание. Все наши планы нарушило внезапное появление милицейского наряда, который неторопливо двигался по центральной аллее. Я быстро сбросил Ольгу на землю, она также шустро натянула колготки, и мы поспешили возвратиться на прежнее место.
      - Терпеть не могу легавых! - прошипела моя подруга, когда мы уселись на лавочке, - козлы вонючие.
      - Да ну их на фиг! - успокоил я девушку.
      - Сейчас смоются, увидишь.
      Однако получилось иначе. Один из милиционеров не спеша подошел к облюбованным мною кустам, снял штаны, сел и ... сделал свое дело. Спустя некоторое время патруль ушел. Я чуть не заплакал от обиды. Было такое чувство, что этот мент не только нагадил в кустах, но и насрал мне в самую душу, Вот так западло! Наверное, у меня было такое расстроенное выражение лица, что Оля погладила меня по щеке и сказала:
      - Не бери в голову.
      После этого она поднялась и спустила колготки до самых пят. Затем, задрав платье, встала на лавочку раком так, что прямо перед самым моим носом оказался ее пышный, сочный зад, матово поблескивавший в свете такой же полной луны. Слегка ошарашенный, я посмотрел вокруг. Пустынный парк, а вместе с ним и весь город ничем не нарушали тишину наступившей ночи. Полное безмолвие, только изредка прошмыгнет машина на дороге, да какой-то лохматый котяра роется в мусорнике. К счастью, лавочка оказалась не слишком широкой, и я поставил ноги по ее бокам, так что получалось довольно удобно. Чтоб не тратить лишнего времени (мошки так и кружили над нами, бедная Олька из-за них то и дело дергала задницей), я не стал снимать штаны, а вытащил свой окаменевший член через ширинку и, чуть раздвинув Олечкины ножки, с чувством загнал его на возможную глубину. Оля охнула. Обхватив ее бедра, я сделал несколько пробных тактов нашей будущей симфонии. Олечка также старалась взять правильный аккорд, для чего стала равномерно двигать своим тазом навстречу моим движениям. Девочка, как видно, не новичок в интимных делах, отметил я подозрительно, стараясь прикрыть собой Ольку от комаров, а заодно и дотянуться до ее сисек под платьем. Вскоре мы как следует настроились и дружно засопели, причем Олькино пыхтение меня так вдохновляло, что я просто ошалел. Я вгонял член с такой силой, словно хотел проткнуть этот сочный плод насквозь, я сдавливал и мял упругие груди, словно хотел их оторвать и выбросить, я сжимал ее мягкий и нежный зад так, что бедный аж взопрел и покрылся пятнами, Постепенно страстное Олькино сопение начало переходить в прерывистое постанывание, а ее хорошенькая попка стала совершать еще и частые круговые движения. От такой ламбады мы просто обалдели. В своих брюках и свитере я совсем запарился и мог бы только позавидовать Ольке, если бы хоть что-то я соображал в тот момент. Мысли мои рассыпались на какие-то бессвязные, причудливые образы, в голове все перемешалось, а на свете, кроме задницы, ничего уже на существовало. И над всем святое и высокое чувство - КАЙФ! Мой член трудяга нырял и нырял безостановочно, как заведенный, все больше наполняясь сладострастием, которое с каждым движением нарастало и крепло. И вот еще два-три мощных толчка, и горячая, щемящая волна пронзительным огнем опалила удивительное чувство, словно я взлетел высоко над землей, а там, на лавочке моя славная
      Олечка, выгнув спину, протяжно и сдавленно стонет, и вот ее совсем уже нет, потому что глаза мои закрываются и для меня уже ничего не существует. Жуткое дело, особенно если долго не трахаться.
      Когда я открыл глаза, то увидел, что ничего в общем-то, не произошло: ночь, тишина, Олька стоит на четвереньках на лавочке, мотает головой, как пьяная. Нигде ни огонька, только в доме напротив парка светится какое-то окошко позднее, а в нем кто-то маячит. Ну и черт с ним, подумалось, зараза. смотрит и завидует. В полном молчании мы привели себя с порядок (бедная Олька еле разогнулась), сели, закурили. Говорить не хотелось совершенно, ничего не хотелось, но, как и положено джентльмену, я нарушил неловко молчание:
      - А с тобой ничего, это самое... Классно.
      Оля стряхнула дрожащей рукой пепел и сказала:
      - Мелочи жизни,
      На это я ей ответил что-то насчет проклятых комаров, которые непонятно зачем созданы природой, и которых я ненавижу с детства. Оля согласилась и назвала их "вонючими козлами". Мы разговорились, а потом пошли ловить тачку.
      Пока Олька чесалась в прихожей перед зеркалом, я взглянул на часы: было что-то около двух ночи. Так мало, подумал я. Мне казалось, что прошло уже черт знает сколько времени, может даже вся ночь осталась там в парке, на лавочке возле качелей. Оля попросилась в ванную, а я на скорую руку прибрал в комнате - убрал диван, повыбрасывал в окно разный мусор со стола вместе с пустыми бутылками, попрятал старые тряпки - получилось довольно-таки уютно. Для полного счастья попшикал все дезодорантом, сел и стал соображать. Все складывалось наилучшим образом, разве что из-за проклятого таксиста, совсем уж обнаглевшего, оставался неприятный осадок. Ладно, решил я, сегодня красные гуляют и все на фиг.
      Я сходил на кухню - в холодильнике, кроме маргарина, ничего не было. Наконец, показалась моя юная гостья, вся сияющая и счастливая. Теперь, при нормальном освещении я мог спокойно разглядеть черты ее лица, Лицо, в общем, нормальное, нельзя сказать, что красавица, но вполне хорошенькая девчушка с округлым приятным личиком со следами химической завивки. Таких мордашек на улице - миллион.
      - Включи маг, - попросила Оля, заметив на столе мою старенькую "Яузу". - У тебя есть "Депеш "?
      - Для чего? - удивился я.
      - Это группа - "Депеш Мод". У нас все от нее тащатся. У тебя что, нету?
      - А-а, - сообразил я. - Есть, конечно, только сейчас у приятеля. Давай пока послушаем это... что-нибудь. Я поставил катушку с каким-то старым сборником советской эстрады, под который укатывал еще мою бывшую жену - Нинку, когда та была еще девочкой. Затем предложил скромно отметить наше знакомство,
      - Я вообще-то не пью, - замялась Олька. - А что у тебя?
      - Спирт, - признался я откровенно. - было еще пиво, так вчера выпили,
      - Ну ладно, - согласилась Оля, - только если по чуть-чуть.
      Я водрузил на стол литровую банку, наполненную почти до половины спиртом, и, так как нам совершенно не хотелось кушать, вместо закуски налил в другую банку воды из-под крана. Застолье получилось хоть и не слишком шикарное, зато содержательное. Смешав в стаканах спирт с водой. мы выпили первый тост. За знакомство. Олька, молодец, справилась, только после долго не могла отдышаться. Второй тост пошел куда легче, душа наполнилась спокойной, тихой радостью, уши стала ласкать щемящая песня про любовь. Захотелось трахаться.
      Олины глазки заблестели, а на лице появилась глупая, бессмысленная улыбка. Я рассказал свой любимый анекдот про обезьяну, от которого Оля так смеялась, что стало ясно - девочка дошла до кондиции.
      - Давай выпьем, а! - предложила она весело, Выпили, после чего я усадил малышку к себе на колени, и наши губы слились в сладостном поцелуе.
      Милое дело - целоваться поддатыми. Олька сосалась просто потрясающе, я тонул в ее горячих устах, задыхался, таял. В конце концов я сдался и в ответ только еле двигал челюстью, да мычал, как дурак, Пока наши губы жадно впивались друг в друга и скорого конца всему этому не предвиделось, я занялся другими частями Олькиного тела. Мои руки проделали знакомый маршрут под колготки. Однако, на этот раз их движения были куда более уверенными, и вскоре они чувствовали себя там совершенно свободно, как дома. К тому же Оля так широко раздвинула свои ноги, что мои два пальца просто въехали в ее влажно-горячее влагалище, как входит ключ в хорошо смазанный замок. Девочка вскрикнула и чуть не оторвала мне губу. С трудом отрывая цепкие ручонки от своей шеи, я начал стаскивать с Ольки платье. Лифчиком под ним, конечно, и не пахло.
      - Давай покурим, - попросила Оля, слезая с колен.
      - Давай, - поддержал я предложение и полез под стол за спичками. Пока девушка наливала в стаканы, я придирчиво осмотрел ее кругленький бюстик и пришел к выводу, что у такого бюстика большое будущее. Кто бы мог подумать, что эти два пухлых, слегка раздутых мячика принадлежат такой юной девушке, почти что подростку? Не дожидаясь, пока это грудастое создание своими пьяными руками зажжет спичку, я схватил ее грудь в рот, засосал, сколько можно, чуть ли не всю.
      Мягкое, ароматное тело было просто восхитительно, и я, закончив с одной сиськой, принимался за другую, и так до тех пор, пока не сомлела челюсть. Насытившись, я предложил поднять свои бокалы за наше знакомство, тем более, что я первый раз встречаю такого хорошего человека. На это Оля ответила, что я тоже хороший, а моя бывшая жена, наверное, порядочная стерва.
      - Не, Нинка тоже хорошая, - возразил я, и мы выпили за Нинку.
      Осушив стакан, я чуть не свалился с дивана - спирт был совершенно чистым. Все мои внутренности буквально воспламенились, я еле успел схватить воду и залпом опустошить банку. Потом побежал в ванную и хлебал из крана до тех пор, пока не прочухался, как следует. Вернувшись, я увидел перепуганную Ольку с невыпитым еще стаканом в руке.
      - Тебе плохо? - спросила она ангельским голосом.
      Мне захотелось ее задушить, но я взглянул на два пухленьких мячика и сдержался.
      - Все о'кей, - ответил я хмуро. - Эту гадость надо разбавлять, а то так недолго и копыта отбросить.
      - Ты что! - надулась Оля. - Я же разбавляла, честное слово! Вот отсюда.
      И она показала на банку, где был спирт. Все ясно, подумал я, девочка ошиблась. В такой обстановке отличить спирт от воды не так-то просто. От досадного недоразумения Олечка совсем растерялась и чуть не выпила из своего стакана, где также был чистый, как слеза, спирт. Хоть и пьяный, я вовремя среагировал, но слегка не рассчитал и опрокинул стакан себе на брюки. Мы рассмеялись. Смеялись долго, до слез. Когда я наконец успокоился, то неожиданно обнаружил, что сижу совсем без брюк, а Олечка нацелилась уже и на трусы, хоть они и были совершенно сухими. Но тут закончилась лента, пришлось заняться магнитофоном. Я включил музыку и для того, чтобы больше не рисковать, пригласил даму на танец. Плотно прижавшись друг к другу, мы затоптались посреди комнаты. Нас заносило то в одну, то в другую сторону, что-то где-то падало, но мы продолжали свой ночной вальс. Нам было очень хорошо вдвоем.
      - Тебе понравилось там, - спросила вконец растроганная Оля, - в парке?
      - Кла-ас! - прошептал я. - А тебя комары это самое, да? Козлы, правда?
      Мне стало очень-очень жалко эту бедненькую девушку, я уже хотел было сказать ей, что тот случай со спиртом - ерунда, с кем не бывает, но вдруг почувствовал, как мои трусы быстро скользнули к полу, а бедра охватил непривычный холодок.
      Взглянув вниз, я увидел стоящую на коленях Ольку, прямо у ее головы плавно покачивался мой налитый свинцом член. Слегка ошеломленный, я оглянулся. В комнате, кроме нас, никого не было. На полу валялась чудом не разбившаяся банка, над головой резала глаза лампочка. Затем я увидел, как Оля взяла мой член своими ручонками и нежно его поцеловала. У меня перехватило дух. Не зная, что делать, я с восторженным удивлением наблюдал, как мой половой орган, схваченный полными губами, медленно исчезает в Олькином рту. Я прислонился к стене и закрыл глаза. А тем временем девочка разошлась не на шутку. Словно маленький вампир, она то жадно и страстно впиваласъ в мой член, то начинала яростно терзать его своим языком и губами, то вообще вытворяла непонятно что. Я чувствовал, как из моего тела куда-то прочь уходят драгоценные живительные соки, как вместе с ними и я сейчас весь растаю и растворюсь навсегда. Но разве что-нибудь имело тогда значение по сравнению с тем щемяще-сладостным чувством, тянувшим меня книзу, чувством, от которого хотелось плакать и смеяться. Я опустился на пол. А где-то далеко, заглушая сладостное причмокивание, София Ротару пела про горную траву лаванду. Спустя некоторое время я почувствовал, что девичий энтузиазм начинает понемногу угасать, а вскоре чувство небывалого блаженства и вообще покинуло меня. Приоткрыв глаза, я обнаружил, что моя маленькая подруга просто-напросто уснула. Да, лафа кончилась, подумал я и вытащил член из сомкнутых губ. Мой бедный орган немало тогда вынес, но от всего случившегося еще больше окреп и просто сгорал от нетерпения. Да и в самом деле, уже скоро утро, а я эту чертову куклу еще и не вздрючил, как следует. Даже не раздел до конца, идиот! С этими мыслями я начал стаскивать с безжизненного тела колготки, Настроение мое резко поднялось, когда я увидел свою спящую красавицу совершенно голой, вывернувшую свое тело самым бессовестным образом. Я набросился на Олю и начал целовать ее груди, живот, между ног - все это нежное, мягкое, пахнущее молодостью тело. Затем я как можно шире раздвинул ее ноги. Моим глазам предстало чудесное создание: две чуть приоткрытые нежно-розовые губы влагалища, аккуратно окруженные шелковистыми волосками. Слово чей-то развратный глаз глядел на меня немигающим взглядом и как бы говорил надменно: "Да, это я. То, ради чего ты готов на все".
      - Ах ты мандавошка несчастная! - разозлился вдруг я. - Дай только дурака загнать, а после ты и на фиг мне не нужна.
      - Ха-ха-ха! - рассмеялась писька. - Знаю я вас!
      Мне стало не по себе.
      - Да кто ты такая? Дырка и больше ничего, смотреть не на что. Проститутка ебаная!
      На это красноглазая только лыбится, как майская роза, издевается самым натуральным образом. Тогда я решил схватить эту сучку и вырвать ее поганый язык, но вдруг почувствовав, что не могу пошевелить даже пальцем, а мохнатое чудовище тем временем все больше и больше втягивает меня в свою черную, бездонную пасть. Мне стало так жутко, что я закричал, как ненормальный, а когда с трудом раскрыл глаза, то увидел склонившуюся над собой Ольку.
      - Ты че? - спросила она испуганно.
      - А, сон, падла, приснился, - ответил я, слегка прочухавшись.
      Вот к чему приводит пьянство, особенно если как следует перебрать. Это не дело, подумал я, обидно вырубаться, когда этот праздник блаженства только приближается к своей кульминации. Кое-как добравшись до ванной, мы включили холодный душ и стояли под ним, пока не задубели. Стало лучше, Так хорошо, что на обратном пути я не отказал себе в удовольствии самым внимательным образом оценить Олькину попку. Эта часть ее тела почему-то особенно притягивала меня. Налитая соками, упругая, она при всяком движении плавно покачивалась из стороны в сторону, заманчиво играла своими округлыми формами. Язык не поворачивался назвать ее какой-нибудь там задницей, жопой или сракой, а тем более ягодицами. Это была ПОПКА, причем попка, созданная для большой любви.
      Мы вернулись в нашу прокуренную комнату. Пока я стягивал свой мокрый свитер, Олька быстро расстелила диван. Мне осталось только нырнуть под одеяло, и наши продрогшие тела слились воедино. Чтоб быстрее нагреться, мы дали своим нахальным рукам полную свободу, так что уже скоро под одеялом стало душно, как в бане. Мой член, несколько павший духом от всего пережитого за последнее время, благодаря Олькиной настойчивости быстро пришел в должное состояние и выпирал теперь баллистической ракетой, ожидая команды. Торопиться было некуда. Одной рукой лихорадочно орудуя в Олькином влагалище, другой я терзал податливое ее тело, сжимал и мял все, что попадалось - груди, бедра, живот - так, что бедная Оля аж хрипела. Но все же и она как-то ухитрялась схватить мой упругий орган, впиваться в него судорожными засосами, от которых перехватывало дух. Потихоньку мы сходили с ума. Мои губы оказались между Олиных ног, припали к ее распаленному влагалищу, а в это время горячий язычок все дальше проникал в мой задний проход. От такой ласки меня охватил такой нечеловеческий восторг, что я чуть не заплакал. Так мы возились и стонали целую вечность, пока, наконец, обессилевшая Олька не откинулась на подушку, раскинув ноги чуть ли не на весь диван. Слегка уставший, я оглянулся. За окном уже наступил день: вовсю светило солнце, шумела детвора, летали птички. Под потолком горела лампочка.
      Я залез на свою подружку и от вшей души всадил в нее свой заждавшийся член, закрыв глаза, Олька благодарно хрюкнула. Сначала мы дрючились не спеша, растягивали удовольствие, но затем постепенно начали входить во вкус, и сладкое тепло все больше наполняло мой орган. Олька тем временем, закусив губу, старательно двигала свои тазом; эти движения с каждым разом становились все более сильными, пока наконец, потеряв всякое чувство ритма, Оля не начала мотать своими бедрами так, что я еле поспевал за ней. Мне еще никогда не приходилось заниматься любовью в таком бешеном темпе. Словно какой-нибудь ударник-стахановец, я шуровал своим ломом в этой блаженной шахте и не знал усталости. Если б я тогда что-нибудь соображал, то обязательно бы воскликнул: "Да здравствует Олькина писька! Ура!" Партнерша, судя по всему, также была в восторге. Судорожно схватив меня за волосы, она издавала какие-то непонятные звуки: хриплые стоны, вздохи, невнятные слова, из которых я понял только одно - "мама". Затем она обхватила меня ногами и замерла в трепетном напряжении, я тоже уже ясно чувствовал, что дергаться нам уже осталось недолго, что развязка уже наступает. Еще чуть-чуть, еще два мощных толчка, еще яростней мы вжались друг в друга, еще вдох - и сладостная истома окатила мое тело до самых ногтей, вывернула кости, морозом пробежала по коже. Все померкло и кончилось.
      Чуть прикрытая одеялом, Оля сладко дремала на подушке, ее лицо было чистым и светлым, как у младенца. Наконец-то выспится, бедолага, подумал я и потянулся за сигаретами, Как назло, пачка оказалась пустой, и мне пришлось довольствоваться небольшим скрюченным чинариком.
      Когда я проснулся, то обнаружил, что наступил день: за окном шумела листва, синело небо, солнечные лучи рассыпались по всему подоконнику. На краю дивана сидела Оля и, обхватив руками колени, смотрела в окно. Ее лицо хранило отпечаток недавнего сна, из-за чего казалось каким-то особенно трогательным и близким. Упавшее одеяло открывало наготу юного тела, чистота которого нарушалась разве что крошечной родинкой, одиноко выглядывавшей из-подмышки. Я закрыл глаза, задумался о том, какая ночь осталась позади, как нам было в ней хорошо, и о других, не менее приятных вещах. Не верилось, но все это было на самом делж.
      Во дворе пронзительно чирикали воробьи, какой-то женский голос звал обедать какого-то Сережку, где-то звучала музыка, бегала детвора - обычный выходной день, на душе было светло и приятно. Я зевнул и подумал, что было бы неплохо и мне чем-нибудь заняться. Может, сходить в туалет или еще чего-нибудь сделагь? Оля встала (так легко, что я едва почувствовал) и подошла к серванту, где у зеркала начала приводить в порядок свои волосы, а заодно и любоваться собой, не замечая моего взгляда. Она придирчиво, со всех сторон разглядывала свое отражение и, судя по всему, оно ей нравилось. За такое отражение любая женщина отдала бы все, что угодно, это была безупречная фигура, каждая линия которой могла вызвать лишь восхищение. В каком бы виде девушка не предстала перед зеркалом - нечаянной меланхолии или соблазнительно прикрывшись ладошкои - все выглядело до того привлекательно, что просто захватывало дух. Одними бедрами можно было любоваться бесконечно, потому что это были не просто бедра, а нечто иное, созданное исключительно для радости. Как они вздрагивали! Как мягко округлялись при малейшем движении, сияя свой юной свежестью! Сколько в них было жизни!
      Случилось так, что наши взгляды встретились. Я увидел ее глаза в зеркале: от неожиданности они округлились, но тут же кокетливо прищурились, и Оля заулыбалась.
      - Ай-яй-яй! - сказала она. - Подсматривать - нехорошо.
      Мне стало неловко, Я не представлял, как следовало бы поступать в таких ситуациях: отворачиваться? Как-то проявлять свое присутствие? А, может быть, просто хватать и тащить в постель?
      - Сколько сейчас времени? - поинтересовался я как бы между прочим. Оля пожала плечами. По-прежнему не отрываясь от зеркала, она вдруг спросила:
      - Я тебе нравлюсь? Только честно!
      - Ну конечно! - ответил я. - Ты очень хорошая девушка, с тобой так интересно...
      - А еще?
      - Еще ты добрая. И вообще, у тебя очень хороший характер. Кроме шуток.
      - Нет! - топнула босой ножкой Оля. - Не в том смысле, Я тебе нравлюсь - как женщина? Внешне.
      - Как женщина? - переспросил я. - Конечно, нравишься! Такую красивую я первый раз встречаю. Знаешь, кто ты?
      - Ну и кто же?
      - Ты - Мисс Вселенная. Не веришь?.. Спокойно могла бы стать, если бы захотела. Я же видел: там такие страшные, хуже некуда, даже с кривыми ногами бывают.
      Серьезно!
      - Почему же они считаешься красивыми? - удивилась Оля.
      - Откуда я знаю? Других, наверное, нету. Слушай, сколько времени?
      На мгновение Олины глаза сделались задумчивыми. Затем она повернулась и сердито спросила:
      - Лапшу вешаешь, да? Скажи честно, а то обижусь.
      Делать было нечего, и я как можно искренне постарался объяснить девушке, что она и в самом деле может претендовать на высокий титул. Вдохновляеиый ее мягкими округлостями, я говорил с такой убедительностью, что вскоре от Олиного сомнения почти ничего не осталось, и она с заинтересованным видом только переспрашивала "совсем рыжие?" или "сколько-сколько долларов?". Я и сам не ожидал такого эффекта, но было поздно: к моим неосторожным словам Оля отнеслась совершенно аерьезно.
      - Ой, я, кажется. придумала! - воскликнула она. - Сначала нужно послать фотку!
      И потянулась за моей старенькой "Сменой", с незапамятных времен лежавшей на серванте. Мне же ничего другого не оставалось, как согласиться, хотя и без особого желания - за всю свою жизнь фотоаппаратом я пользовался раза три или четыре, не больше. Вскоре выяснился существенный момент: девушка собиралась позировать в обнаженном виде. Я быстренько оделся, и мы приступили к делу.
      Самым сложным оказалось найти для Оли правильное положение. Ей непременно хотелось, чтобы на фото присутствовали только те ее достоинства, которые ей казались наиболее важными, тогда как остальные она считала необязательными. Я же считал, что, допустим, маникюр выставлять было бы ни к чему, никто ее накрашенными ногтями любоваться не станет Нужно что-нибудь более серьезное. Но в этом отношении Оля на проявляла большого энтузиазма, так что я даже растерялся: какой смысл фотографироваться раздетой, если ничего нельзя увидеть?
      - Вот поэтому, - объяснил я, - и попадаются потом с кривыми ногами. Может, и у тебя такие?
      - У меня?! - рассердилась Опя, - Лучше на себя посмотри, тоже - Ален Делон!
      У меня аж перехаатило дыхание. Уставившись на Ольку изумленными глазами, я не мог произнести ни звука. Что она хотела этим сказать? Как же тогда следовало понимать ее недавние слова, еще не остывшие е моих ушах, о том, что я ей, кажется, нравлюсь? Потом еще спрашивала, не устал ли я, по спине гладила. Говорила, что я совсем не тяжелый, а сама теперь намекает. Чтоб развеять свою горечь, я обулся и отправился в магазин за сигаретами. Когда я вернулся, то на-
      шел в комнате неожиданный порядок. Блестел вытертыи стол, рядом аккуратно поставлены стулья, расправлен половичек, убрана постель - приятно зайти. Сквозь открытое окно доносились запахи какой-то зелени. За диваном, сияя в ярких солнечных лучах, виднелась знакомая мне попка. Что она там делала, было непонятно.
      Впрочем, тотчас показалась и сама Оля.
      - Где мои колготки, не видел? - хмуро спросила она.
      Я ответил, что без понятия, после чего мы сели пить кефир с булочками.
      - Вкусно, правда? - поинтересовался я, чтобы не так скучно было кушать. Оля утвердительно улыбнулась. Тогда я, коснувшись ее плеча, сказал, что в кефире, между прочим, тоже есть градусы, и если его напиться, как следует, можно запросто опьянеть. Со мной так уже было, соврал я. На это Оля улыбнулась еще ярче.
      Я подхватил ее на руки и легко, как балерину, отнес на диван.
      Все произошло так быстро - почти нечаянно, - что я даже не успел опомниться. И долго потом не мог отдышаться, откинувшись на подушку. Сердце так и колотилось в груди, я достал из кармана изрядно потрепанную сигарету и закурил. Оля задумчивым пальчиком гладила стену, не обращала на меня никакого внимания, словно ничего и не было. Просто лежала и молча смотрела в потолок. Какая-то мелкая мошка, влетевшая в окно, беспокойно кружила над ее животом, опустилась на грудь. Олин пальчик застыл, и было забавно наблюдать, как девушка вздернула плечом, и ее полные груди также плавно качнулись, будто два спелых яблока. Мошка тут же исчезла. Также быстро растаяла и мимолетная тень раздражения на Олином лице, оно вновь засветилось тихим, безмятежным спокойствием.
      Оля не отличалась яркой красотой. У нее было простое и хорошее лицо; округлые карие глаза, полные губы, слегка вздернутый кверху нос с несколькими случайными веснушками, плавный овал подбородка. Обыкновенная девушка, но было в ней нечто такое, едва уловимое, чего не возможно было найти ни у кого другого. Я не знал, что это такое, но чувствовал это всякий раз, когда ее видел. И даже когда просто слышал ее дыхание у себя на плече. И тогда, сидя на диване, я готов был поверить, что она лучшая в мире. По крайней мере, лично для меня.
      - Малышка, - сказав я, - так как насчет фотки? Передумала?
      - Угу, - ответила Оля. - Передумала.
      - Из-за меня?
      - Не-а. Просто так...
      Вот, собственно, и все. А что касается колготок, то они благополучно нашлись под подушкой. Я их туда сунул, а потом забыл.
      Я не поверил своим глазам.
      - Олька, ты?! Откуда?
      - Привет! - услышал я знакомый до боли голос. - Делать нечего, взяла и приехала. Сейчас уеду, хочешь?
      Словно явившаяся из моих смутных воспоминаний, Оля почти не изменилась. Все тот же сумасшедший ребенок, как и прежде, те же блестящие, по-детски округлые глаза, словно расстались мы только вчера, и наш маленький роман все течет своим будничным, беспокойным порядком. Только покрасилась - стала совсем темной, как цыганка.
      Пока Оля смешливо оглядывалась по сторонам, я поинтересовался насчет Ленинграда. Оказалось, что там такой же бардак, как и везде, но жить можно. Одно время торговала цветами в кооперативе, но потом ушла - надоел председатель. С учебой дела так себе, перевелась на заочное отделение, придется, наверное, бросать совсем. В общем, все нормально.
      Оля заметила в моих руках шарф и спросила;
      - Ты куда?
      - А, халтура, - объяснил я. - Устроился тут в одной конторе дежурить на ночь.
      - На ночь? Я так не играю.
      Действительно, как-то нехорошо получалось: приехали такие гости, а я из дома. Может, срочно заболеть? Хотя нет, Андрей Степанович - человек опытный, расколет в два счета, будут крупные неприятности. И так уже за руку не здоровается. Заметив мои колебания, Оля ни с того, ни с сего вдруг сказала:
      - А у меня, между прочим, новый купальник...
      Это сообщение меня застало врасплох, и я не знал,,то ответить. Хотя от Ольки всегда можно чего-нибудь ожидать - не девушка, а ходячий сюрприз.
      - Показать? - спросила она.
      - Кого?
      - Купальник новый - показать?
      - Новый? Покажи.
      В то время, пока Оля стаскивала с себя куртку и прочую многочисленную зимнюю одежду, я попытался вспомнить, как выглядел ее старый купальник. И с удивлением обнаружил, что совсем забыл, даже не помнил, был ли он вообще. Для этого потребовалось всего полгода. Интересно, сколько нужно, чтобы забыть эту странную девушку?
      - Ну как? - спросила Оля, прогуливаясь по прихожей, как на пляже.
      - Ничего костюмчик! - похвалил я. - Смотрится.
      И в самом деле, это был отличный купальник, тем более, что его присутствие на теле было самым незначительным. Плавки, а вернее едва заметная полоска, пересекавшая бедра, явно пытались убедить окружающих в своем чисто символическом существовании. Более того, они как бы призывали: "Эй, смотрите, здесь что-то есть!" То же можно было отнести и к верхней части. Мне сразу перехотелось куда-либо идти. Пусть провалится это чертово управление! Скажу, был на похоронах, такое несчастье можно понять. Со всяким может случиться. Правда, с бригадиром такие номера уже не проходят, начнет потом орать, аж тошно слушать.
      Что делать, если человек нервный от природы?
      - Надо, малышка, - развел я руками. Служба. Ты пока это... займись чем-нибудь. Включить телик?
      - Сам ты телик! - рассердилась Оля. - Где твоя контора, далеко?
      - Да нет, тут рядом.
      В общем, Оля набросила свою куртку, и в таком виде мы отправились на дежурство. Вечер был морозным и темным, Жилмассив светился частыми огнями своих многоэтажек, дразнил запахами чего-то вкусного. Шумная детвора каталась с горки, а по тротуару, не обращая на нас внимания, шагали прохожие с авоськами. Спустя считанные минуты мы были на месте. Мы сидели в крохотном вагончике, брошенном посреди новостройки, грелись у калорифера, рассказывали друг другу свои новости. На плитке нагревался чайник,
      - Что ж ты, всю ночь так и сидишь? - спросила Оля.
      - Делать мне больше нечего! - ответил я.
      - Ложусь и дрыхну до утра - вся работа.
      - А на чем?
      Я кивнул на топчан с матрасом, кое-как прикрытый потрепанным покрывалом. Где-то валялась подушка, но настолько дряхлая, что я предпочитал обходиться без нее. Что поделаешь - хорошо, хоть так. Тем не менее это не смутило мою гостью. Она быстро привела постель в приличное состояние, после чего с довольным видом расположилась сверху.
      - Обожаю ездить в поездах! - воскликнула она. - Ездить - как это здорово!
      Я согласился и почему-то засмеялся. Со мной это случается, особенно когда появляются определенные надежды в интимном плане. Вероятно это связано с волнением, но все равно, как-то неудобно. Некоторые это понимают неправильно, поэтому, чтоб успокоиться, я закурил. С улицы доносились отрывистые завывания ветра, на плите гудел чайник. Чем больше наш вагончик наполнялся теплом и уютом, тем сильнее меня охватывало странное волнение, отозвавшееся ознобом по всему телу. Сигарета так и прыгала в моих пальцах, и, как я не пытался успокоиться, мое состояние становилось все более невыносимым. Пора уж было начинать с Олей, но на ум ничего не приходило, и я не знал, с чего начать. Может, предложить ложиться спать, а то завтра рано вставать? Нет, от такого намека у нее пропадет всякое настроение, как-то слишком прямо, тем более, что завтра - суббота. Лучше подождать, пока сама не начнет зевать.
      Я почти не удивился, когда на пол упала Олина куртка, а за ней и две крошечные тени скользнули по стенке нашей каморки. Оставшись совсем голой, Оля сладко потянулась, а затем стала рассматривать свои ноги, вытягивая каждую чуть ли не до потолка. В свете калорифера они казались абсолютно красными.
      - Ты чего? - спросил я хриллым голосом.
      Впервые я видел, чтобы девушки рассматривали свои ноги, притом в таком виде.
      - Аэробика! - объяснила Оля. - К твоему сведению, уже месяц занимаюсь.
      - Чем?
      - Аэробикой, чем же еще?! Вот смотри.
      И она показала несколько упражнений, от которых мне стало не по себе. Конечно, если трезво вдуматься, то ничего особенного там не было - все это можно увидеть едва ли не в каждом журнале. Но странное дело; в этой мрачной хибаре, среди ящиков и грязных спецовок это казалось чем-то необыкновенно волнующим и желанным. Оно было воплощением совершенства. Всем своим сердцем я устремился туда, между пурпурных ног, только там я ощущал источник своих желаний. Оля это почувствовала и стала рассыпать свои прелести до того щедро, что захватывало дух. В висках стучала кровь, щемящий зуд в паху становился все нестерпимей. Невидимая сила сорвала меня с места, и я оказался на топчане. Оля не успепа закончить со своим мостиком, как в повалил ее и со всего маху овладел ею. Девушка охнула и чуть прогнулась, однако тотчас успокоилась, замерла в сладостном ожидании.
      Нужно заметить, что из-за моей торопливости Оля имела не совсем нормальную позу: своей коленкой она упиралась мне в самый подбородок, и при каждом движении я ощущал это весьма чувствительно. Не придав вначале этому обстоятельству особого значения - до того ли было? - в дальнейшем я понял, что попал в неожиданно затруднительное положение, когда уже стало совсем не до секса. Когда же Оля, начала энергично двигать своим тазом, я стал всерьез соображать, как бы поскорей прекратить зто бессмысленное занятие. Может, сослаться на плохое самочувствие? Нет, Оля не поймет, подумает бог знает что, все будет кончено.
      Моим спасителем был телефонный звонок, обычный звонок из диспетчерской по поводу дежурства. Я схватил трубку и сообщил, что все в порядке, никаких замечаний. Затем я предложил заняться чаем.
      Оля пила чай мелкими глотками и безразлично глядела мимо чашки. Я не решался нарушить молчание, хотя в тот момент слова были просто необходимы, пусть даже самые пустые и ничего не значащие.
      - Малышка, - неожиданно сказал я, - а ведь я по тебе соскучился.
      Оля ничего не ответила. Своим недовольным видом она напоминала обиженного ребенка, у которого отобрали любимую игрушку. Мне стало жаль девушку. Я наклонился и поцеловал ее в шею. Затем в коленко. Затем мы побросали чашки и коснулись друг друга губами, медленно ощутили их горячий привкус. Не прекращая зыбкого, почти невесомого поцелуя, мы сбросили всю мою одежду и легли в постель. Было тесно, и я едва не свалился на пол, когда Оля своим маникюром коснулась мне в пах. Я дернулся, как от электрического удара.
      Упругая мягкость и забытый аромат Олиного тела с избытком компенсировали все мои неудобства. Я не мог от него оторваться, пытаясь насытиться его нежной молодостью и чистотой. Я хотел почувствовать каждую его частичку, каждый его пальчик и волосок, я блуждал в его лабиринтах, замирал а растерянности, не веря своему счастью. Мне хотелось ощутить это тело до самого конца.
      На этот раз я не стал спешить. Без лишней суеты, спокойно, я расположил Олю следующим образом: поставил ее , на широко раздвинутые колени к себе задом, так что ее голова и руки надежно упирались прямо а угол, как раз под окном. Под край топчана подложил кирпич, а все доски и разный хлам, торчавшие сверху, засунул подальше и надежно эакрепил, чтоб не свалились на голову. Подвернувшуюся подушку также приспособил к делу - заткнул видневшуюся у пола щель. После чего с легким сердцем и в приятном возбуждении я поспешил на топчан. Там, нетерпеливо поблескивая своими округлыми формами, меня ждала Олина попка, горячая и трепетная, словно застоявшийся скакун.
      Долгие хлопоты не оказались напрасными, это чувствовалось во всем: и в слаженности наших движений, и в их необыкновенной легкости, даже изяществе, и в тихом, размеренном скрипе топчана. Оля уткнулась в свои руки, не издавая ни звука, но мои ладони, обхватившие ее талию, ясно ощущали тяжелое девичье дыхание, а также все нарастающий стук ее сердца. Эта девочка, подумал я, должна запомнить сегодняшнюю ночь.
      Я провел кончиком языка по Олиной спине, почти коснулся лопаток, прислушался. Девушка затаила дыхание, однако ее подвижные бедра стали еще более энергичными и теперь мягко ударялись в меня, что также было необыкновенно приятно. Когда Оля чуть успокоилась, я каким-то чудесным образом сумел достать губами ее попки, где и оставил два ярко-багровых засоса - на память.
      Пока мы таким образом забавлялись, все шло своим порядком. Мои бедра не знали передышки, и мне стоило больших усилий держать их в разумных рамках, чтоб растянуть эти сладкие мгновенья как можно дольше, Приятная истома все больше наполняла мое грешное тело, с каждым толчком это чувство усиливалось и крепло.
      Оля, встав на четвереньки, тихо стонала и всхлипывала. Это был хороший секс.
      Довольные друг другом, мы собирались заканчивать. Наш некогда грациозный танец превратился в нечто, похожее на яростную агонию, стоны стали надрывными, а весь смысл происходящего умещался в соприкосновении наших тел. Мутная пелена заволокла сознание, все больше застигала глаза. Тупо уставившись в окно, я видел там какой-то невзрачный ночной пейзажик, не вызывааший во мне ни единой эмоции. Панели, кучи кирпича, ржавый генератор, разный хлам, которым завалены все стройки. Луна, зацепившаяся за кран. Снег. Какие-то темные силуэты, пробирающиеся к складу... Откуда здесь силуэты?
      Не успел я опомниться, как странные субъекты, сбив замок, уже хозяйничали на складе. Нужно было что-то делать. Быстро закончить с Олей и тут же звонить в диспетчерскую, пуская поднимают тревогу. Впервые мне пришлось оказаться в по- добной ситуации.
      Девушка тем временем ничего не заметила, и, когда я в бешеном темпе взялся за старое, ее возбуждению не было границ. Предчувствуя надвигающуюся развязку, она просто изнемогала от сладострастия . Если эта девочка не успокоится, подумал я , то могут возникнуть большие неприятности, тем более, что за окном все было в самом разгаре - тащили мешки с цементом.
      В этих условиях получить по шее не составляло труда.
      От подобного рода впечатлений меня охватила легкая вялость. Хотя я и продолжал машинально стучаться в Олин зад, однако ничего не происходило, как я ни пытался сосредоточиться. Оставалось одно: все бросать и скорей что-то предпринимать, пока еще не поздно. За цемент Андрей Степанович не простил бы. Он этот цемент выбивал чуть ли не всю зиму.
      Но как быть с Олей? Если в этот кульминационный момент нашей встречи я все брошу, то никакие оправдания она просто не захочет и слушать. Не будет слов, чтоб успокоить девушку, для которой чувства значили все. Будут слезы: переживаешь из-за каких-то вонючих мешков, а я до лампочки, да? Скажи лучше, что не хочешь и т. п. Уж лучше не прекращать, а как-нибудь постараться, ведь пустяковое, в сущности, дело. Пока они там закончат, я все успею.
      Оля совсем успокоилась, ее реакция на все мои усилия была более, чем сдержанной. Но стоило мне лишь на какое-то время охладить свой пыл, как она сразу же оживала и начинала различными способами выражать свое беспокойство: вздыхала, дергала, ногой или откровенно косилась в мою сторону, как бы желая выяснить, в чем дело. Мне ничего другого не оставалось, как продолжать, хотя бессилие и усталость охватили все части моего организма, а голову все более наполняла пустота. Как сексуальный робот, безразлично двигал своими бедрами, глядя стеклянными глазами на улицу.
      Там брезжил рассвет. В его размытых, почти прозрачных потемках виднелась пустующая новостройка: все те же кирпичи, панели, тот же кран с поникшим крюком, недостроенный дом... Редкие снежинки, засыпающие следы у склада... Звук раннего троллейбуса едва ли не с другого конца города, слабый, как писк комара... Телефонный звонок...
      Когда я наконец поднял трубку, за окном было совсем светло. Покрытое серой мглой небо уже трогали зыбкие лучи, наступал новый день. Все нормально, безразлично сообщил я в диспетчерскую, замечаний нету. На душе мне стало светло и спокойно, а все происшедшее показалось совершенно несерьезным, чем-то вроде глупого сна. Эх, вздохнул я, вот и утро уже. Вот и Оля повернулась, тоже как-то странно щурится, а вот и ее улыбка. С добрым утром, мой юный ангел!