I

      Почему чем ближе сентябрь, тем крепче я цепляюсь за каждый летний денек?! Этот вопрос всегда преследует меня в конце августа. Приходит на ум только один ответ. Хотя сентябрь вновь возвращает мне друзей, потерянных на три летних месяца, но безмерно напрягает в плане учебы, уроков, оценок и других прелестей, которые несет ярким светом храм знаний построенный десятками поколений помешанных на математике, физике и других нужных вещах. И настроение это не меняет ни августовская непогода с неожиданными плюс десять днем, и плюс пять ночью, ни моросящий, как слезы по уходящему лету, дождь.
     Еще одним признаком приближающейся осени является день рождения города Екатеринбурга. Не знаю, отличается ли он по размаху народных гуляний от подобных торжеств других молодых и древних городов, но у меня этот день оставляет кучу при всем желании неизгладимых до следующего августа впечатлений и воспоминаний.
     Пробираясь в сопровождении двух дворовых друзей как всегда через пьяную и пьющую толпу в историческом сквере на плотинке в центре Екатеринбурга я отчего-то никак не мог войти в обычное для таких сборищ состояние глупой радости. Уже несколько дней единственным моим желанием было встретить моего Саньку. Я даже попытался найти причину для срочной поездки к бабушке, но ничего, чтобы убедило папика в бескорыстии моих устремлений, не нашел. И вот теперь я брел в толпе опьяненных и одуревших в основной массе людей и проклинал себя за то, что поддался уговорам пацанов.
     Вдруг я полетел носом в газон, что-то достаточно тяжелое неожиданно с разбегу влетело мне на плечи. Уже совсем было, собравшись перекинуть это через спину, я сквозь гомон толпы и музыкальный шум нескольких концертных площадок, установленных почему-то лицом друг к другу, услышал то, ради чего я готов был пешком пройти не один десяток километров. Еле сдерживая себя, чтобы не выдать перед пацанами ту радость, которая привела меня в дрожь и трепет, я осторожно перевернул и подмял под себя это смеющееся чудовище. Сделав на лице гримасу строгости и недоумения одновременно, я посмотрел в сияющую солнечным светом Санькину мордашку. Долго эта гримаса на моем лице не задержалась и, плюнув на все, я засиял в ответ.

     
     II

     А через два дня я ожидал его в гости. Хоть и не ждал рано, зная, как он любит поспать по утрам, я вскочил вместе с собирающимися на работу родителями и начал приводить в божеский вид свое жилище. Убрав разбросанные повсюду дискеты и бумаги, скинув всякую всячину со стола и с книжных полок в ящик, смахнув вечную, как казалось, пыль мокрой тряпкой, я схватился за пылесос и собрал кучи мелкого сора с паласа. В это утро повезло даже клавиатуре и экрану монитора, их нежно протерли смоченной в спирте ваткой. Я уже собрался бежать в магазин, чтобы купить что-нибудь вкусно-сладкое как зазвенел звонок входной двери. Было всего то полдевятого утра.
     За дверью с ангельским выражением лица стоял Санька. Не выказав ни тени смущения, он, отодвинув меня рукой в сторону, проник в квартиру. Быстро скинув кроссовки, он с видом музейного посетителя, а точнее оценщика подержанных вещей начал осматривать нашу квартиру. Дойдя до ванной, он, как бы между прочим, бросил через плечо: "Вызывали? Не отпирайтесь, вызывали! Ну, теперь целуйте, я с поезда!". Дальше раздался его смех, он обернулся, и рожица его расплывшаяся в улыбке опять вывела меня из шаткого равновесия. Через мгновение мы сжимали друг друга в объятиях, соревнуясь, кто кого крепче обнимет. Перебивая друг друга, мы что-то шептали, мы грелись в наших теплых объятиях, мы чувствовали больше, чем понимали.
     Потом было немедленное пожирание всего сладкого положенного в шкаф и поставленного в холодильник. Мне оставалось только удивляться Санькиной прожорливости, я ему не мешал, а наоборот доставал и доставал на пробу новые варенья и джемы, задумываясь изредка о грядущей реакции мамика на это разбойное нападение на ее запасы. Наконец согласно закону "Убывающей полезности" он брезгливо посмотрел на очередную пододвинутую ему розетку с вареньем и заявил тоном подгулявшего купчишки: "А теперь танцы!"
     То, что он начал исполнять дальше, было вполне достойно видеокамеры! Врубив на полную катушку MTV, он начал истово кривляться, всячески подражая мелькавшим на экране клипам. Я же, удобно устроившись в кресле, составил его зрительский зал.
     Смотреть на него было невообразимо приятно! Танцевать он действительно умел! Его легкая, подтянутая фигурка, подчеркнутая голубыми джинсиками в обтяжку и тонкой рубашкой цвета революции, летала по комнате, наполняя ее то разрядами молний, то легким дуновением ветра, то шелестящим морским прибоем. Он был то котенком, подкрадывающимся к птице, то наоборот вдруг превращался в птицу, которая рвалась в высь, рассекая грудью встречный ветер.
     Когда на экране появилась очередная поп-дива и стала под ненавязчивую мелодию исполнять стриптиз, мой ангел не преминул воспользоваться удобным случаем для демонстрации своего загорелого тела. В течение этого номера лоб мой покрыла испарина, руки предательски дрожали на подлокотниках кресла!
     Продемонстрировав мне свою ровную, с пушком в ложбинке спинку и плоский животик с выпуклым глазком пупка, он принялся за джинсы и уже через мгновение я ласкал глазами его обтянутую тонкими плавочками попку. Наконец и джинсы отлетели в сторону, сердце мое забилось учащенно, штаны спереди неприлично оттопырились, взгляд неотступно следовал за ярким пятном его плавок. Заметив, наверно, мое состояние он плавным движением потянул их вниз и через мгновение танцевал уже абсолютно голенький, его жезлик гордо приподняв головку, танцевал вместе с ним.
     Воспользовавшись моментом, когда он танцевал совсем близко, я схватил его за талию и притянул к себе. Мой ангел медленно затихал у меня на коленях, его глаза были закрыты, маленький кисленький язычок нежно обнимался с моим. Его руки судорожно снимали с меня футболку, мои же руки гладили его жезлик и периодически перекатывали его шарики. Через минуту мы сплелись на диване и, дав волю своим желаниям, неистово ласкали друг друга. Наши жезлики несколько раз поочередно побывали в жилищах наших язычков, пока не поселились там на какое-то время, когда Санька догадался развернуться в карточную позицию. Через несколько минут уставшие и счастливые, мы облизывали наши сокровища. Я спросил его, целуя в животик: "Как ты мое чудовище?". Он ответил, чуть не мурлыкая: "Очень вкусно! А давай еще?!".

     
     III

     Для чего существуют коллективные сады?! Ну, наверно, для того чтобы мы с Санькой могли отдохнуть вдали от всех, разобраться в своих чувствах и отношениях. Сад моего дядьки в шестидесяти километрах от Екатеринбурга и должен был стать местом нашего следующего приключения. Узнав, что Санька едет со мной, тетя Аня без лишних вопросов начала собирать своего киндерсюрприза в дорогу. С дядькой я договорился, что мы с Санькой приедем в сад на электричке в четверг, а в субботу папик привезет его и заберет нас домой.
     И вот в четверг утром мы сидим в электричке, и колеса отстукивают минуты до нашей свободы! Санька мигом устроился у меня на плече, закрыл глаза и, вздохнув, затих. А еще через десять минут его головушка покоилась у меня на коленях, а ноги занимали остаток скамьи, благо пассажиров в этот день было немного. Походного вида дядечка сидевший напротив участливо спросил: "Что не выспался твой братик?!". Кивнув в ответ, я, теперь уже на законном основании, запустил пальцы в Санькины вихры, отросшие со времени нашего первого знакомства. Стало тепло и уютно, окружающие куда-то удалились, я перестал слышать даже их гомон. На коленях лежала голова моего сокровища, и в этот момент я уничтожил бы, казалось, любого кто потревожит его сон.
     Ехали мы полтора часа, и все это время Санька безмятежно спал, иногда вздыхая во сне то тревожно, то умиротворенно. Я слушал его дыхание, и казалось, нет на свете другой такой мелодии, которую я бы слушал с таким наслаждением. Я гладил его голову и шею и сидящие рядом, с умилением глядели на столь заботливого брата.
     Объявили нашу остановку. Я нежно разбудил "братика", в очередной раз насладившись его солнечной улыбкой. Он легко вскочил со скамьи, схватил меня за руку и ринулся к выходу увлекая меня за собой. В нем не было никакой вялости, полуторачасовой сон явно пошел ему на пользу! Он лихо соскочил со ступенек вагона и заботливо выхватил у меня из рук самую тяжелую сумку. Мы прибыли!

     
     IV

     Через десять минут мы были на месте. Я открыл домик, и Санька влетел туда, по хозяйски оглядывая незамысловатую обстановку, а через пару минут я уже мог лицезреть его довольную мордочку на балкончике маленькой мансарды. Наше временное пристанище явно пришлось ему по вкусу. Выскочив из домика так же стремительно, как и вошел, он потянул меня в сторону бани. Не наше ли приключение в деревне стало причиной такого живого интереса к "банно-прачечному комплексу"?! Баней он остался весьма доволен и деловито осведомился: "Когда же мы приступим к ее разогреву?!".
     Посчитав его достаточно взрослым для присмотра за процессом топки, я показал ему место, где брать дрова, куда и когда их закладывать и чего трогать категорически нельзя, а сам собрался съездить на дядькином велосипеде до магазинчика в селе. Хлеб я специально не взял из города, посчитав, что на природе более уместен, будет свежий деревенский, да и как знаток банных мужских ритуалов решил прикупить пива не зная, правда пригодится ли оно по прямому назначению. Растопив печь, и строго посмотрев на "истопника" я вскочил на железного осла и отбыл в направлении ближнего села.

     
     V

     Не стоит описывать мое путешествие! Мой железный ослик, скрипя, визжа и охая на разные голоса, все же исправно довез меня до магазина и так же исправно вернул меня обратно. Но возвращение стоит описать особо! Нет, я не увидел на месте садового участка ни руин домика, ни пепелища вместо бани! Дымок ровным столбом шел из трубы, указывая на хорошую погоду в ближайшее время, все было в полном порядке, все стояло на своих местах, но весь этот пейзаж оживляло сошедшее с шеста и гуляющее по огороду пугало построенное дядькой в прошлом году для услаждения взора. Закрывание и открывание глаз положительно ничего не изменили в картине.
     Вдруг пугало схватило несколько поленьев и скрылось с ними в бане. Ничего пока не понимая, я прямо с авоськой ринулся за ним следом. Посреди баньки стояло пугало с дядькиного огорода и виновато смотрело на меня из-под старой шляпы глазами Саньки. Блеснув слезами, пугало произнесло, наконец: "Дим! Я знаешь?! Я нечаянно! Я не знал! Я упал! В ямку за забором". До меня начало доходить все произошедшее. Ямка за забором - это местная свалка, которую дожди периодически наполняют водой, отчего она превращается в маленькое зловонное болотце. Мой следопыт, исследуя окрестности, видимо съехал в эту "ямку" по скользкой после дождя глине. Несмотря на Санькин несчастный вид, я не смог сдержать себя и сел на пол с диким хохотом, осматривая его наряд. Моя старая куртка, которую я пожертвовал дядьке, только относительно скрывала грязное Санькино пузико. Неведомого происхождения штанишки явно говорили о том, что он остался совершенно голым, так как позволяли с точностью сказать, что трусиков на нем не было.
     Мой хохот, видимо стал последней каплей на пути к истерике, и пугало бросилось на меня с кулаками и начало без разбору молотить меня по рукам, которыми я закрывался, по спине, досталось и остальным частям тела.
     Немного придя в себя, я сгреб агрессора в охапку, и крепко прижал к себе. Через минуту Санька затих и только всхлипывал, глотая слезы обиды. Я же нежно гладил его по спине, слизывал с его глаз слезы: "Ну что ты! Что ты! Все это пустяки! Брось! Что это по сравнению с настоящим несчастьем?! Глупыш!".

     
     VI

     Но с одеждой надо было что-то делать! Мы принесли из предбанника большой тазик и, благо вода уже согрелась, замочили для начала футболку и трусы. Перед ним я поставил задачу по доставке холодной воды. А так как летний водопровод не работал в будний день, его путь лежал к общественной скважине в метрах двухстах от участка. Снабдив его тележкой и двумя ведрами, которые дядька называл бадьями, я проводил его в путь. Сам же принялся яростно отстирывать, как назло когда-то белое белье моего чудовища.
     Поскольку скорое возвращение Саньки с первыми двумя бадьями утвердило меня во мнении, что с водой проблем не будет, я ее не жалел, отполаскивая все как следует. Но когда очередь дошла до ветровки, я понял, что водонос исчез, вместе с ним исчезли ведра и, соответственно, значительно поубавились запасы воды. Долив оставшуюся холодную воду в бак для горячей воды, я подбросил в потухшую почти печку поленьев и развесив над печкой Санькины шмотки, отправился на поиски, готовый к любым неожиданностям.
     До скважины я почти бежал. В голове, как пчелы в улье, роились мысли, и что характерно, ни одна не добавляла мне оптимизма. Куда мое пугало могло попасть в этот раз?! После утреннего приключения я мог ожидать всего что угодно. Он мог нечаянно залезть на какую ни будь крышу и рухнуть оттуда, он мог нечаянно провалиться в печную трубу, он мог нечаянно просочиться в скважину диаметром двадцать с небольшим сантиметров, он мог, наконец, улететь со стаей птиц на юг! Короче, я в него верил! Этот пацан способен на все!
     Добежав до скважины и не встретив ни Саньки, ни тележки, ни ведер я потерял голову! Присел на камень у дорожки и несколько минут собирался с мыслями. Решив, наконец, повторить проделанный путь и постараться найти, хоть какие ни будь следы пребывания моего милого чудовища, я медленно побрел, озираясь по сторонам как партизан в занятой немцами деревне.
     На полпути удача улыбнулась мне! Я заметил колесо тележки, выглядывавшее из кустов возле чей то калитки. Взглянув за нее и не заметив никакого движения, я направился к садовому домику. На мой стук выглянула женщина и, нимало не удивившись, произнесла: "Ах, ты наверно за Сашенькой?! Проходи, пожалуйста!". Я прошел через небольшую кухню в комнатку и челюсть моя, еще недавно находившаяся на своем месте, отвалилась! По центру стола сидело мое Пугало и, уплетая варенье что-то "пропихивало" сидящему рядом мужчине, видимо владельцу сада. Спасли его от немедленной расправы, во-первых, моя воспитанность, во-вторых, тот факт что, увидев меня, он, по крайней мере, стыдливо опустил глаза.
     Его откровенно несло! Найдя благодарных слушателей, он, оказывается, изо всех сил рассказывал о своей сложной судьбе, которая мучила, мучила его и привела, в конце концов, в помойную яму. Правда, он не забывал при этом методично уничтожать предоставленное ему сердобольными хозяевами клубничное варенье и запивать его компотом.
     Вежливо отказавшись от предложенного чая, я предупредил Саньку, что может случиться с его попкой после съеденного варенья, и с опасением потрогал его живот. На что хозяйка ответила: "Рано ему еще про животик беспокоится! Вот нашему папе не мешало бы похудеть! Пора на диету!". При этом она похлопала мужа по пузу. Действительно, было очень похоже, что хозяин недавно проглотил целиком арбуз! Я смотрел на Саньку и кого-то он мне в этот момент сильно напоминал! Но когда на замечание хозяйки он с задумчивым видом произнес, крутя пальцем кухонный нож: "А может лучше аппендицит вырезать?!", я понял, что инопланетный Альф просто отдыхает.
     Под дружный хохот хозяев мы покинули гостеприимный домик. Весь путь до дома мы молчали. Санька с сопением тащил тележку, а я как конвой сопровождал его сзади готовый пресечь любые попытки свернуть в сторону.

     
     VII

     Банька была уже готова и к нашему приходу настоялась так, что и без воды брошенной на каменку дышала каракумским зноем.
     Видимо не выдержав моего недовольного ворчания, Санька прямиком направился туда. Быстро скинув с себя лохмотья, нырнул в парилку и, водрузившись на полок, затих и только сопение его было слышно даже сквозь бревенчатые стены.
     Как это всегда бывает со мной, чувство жалости вперемежку с нежностью начало наполнять меня и когда заполнило до краев я, бросив накрывать стол к ужину, нарочито медленной походкой направился к месту дислокации моего "Чудовища".
     В предбаннике я не спеша разделся и, прислушавшись, явно различил в тишине парилки его сопение иногда переходящее на что-то похожее на всхлипы. Без сомнений Санька, чья нервная система была подорвана дневными приключениями и моей строгой холодностью, хлюпал носом, спрятав его в перекрестье рук.
     То, что я увидел в парилке, полностью оправдало мои предположения. На полке лицом вниз лежал мой милый Санька и всхлипывал, сотрясаясь всем телом. Обида в нем видимо кипела нешуточная, поэтому моя рука положенная ему на плече была сброшена резким движением. На минуту задумавшись, я решил продолжить попытки. Раз на десятый Санька устал отбиваться движением тела и перевернулся, чтобы рукой дать знать насколько он меня ненавидит. Получился правда у него только какой то шлепок видимо силы напрочь его оставили. Надо было видеть его глаза! Его серо-голубые всегда смеющиеся глаза были полны боли и обиды, губы были сжаты так, что казалось вот-вот лопнут.
     Не знаю почему, но я вдруг улыбнулся ему, и улыбка эта замерла на моем лице, ожидая, когда костер, бушевавший в Санькиных глазах, начнет утихать. Прошло некоторое время, и вдруг его милая головушка оказалась у меня на груди, а руки сильно сжали меня поперек спины. Я сам не узнал свой голос, когда прошептал: "Я так люблю тебя Санька! Прости меня дурака малыш, не обижайся! Просто я очень боюсь за тебя!"
     Я целовал его глаза и вздернутый озорной носик, а он, в который раз, снова затихал в моих объятиях, забыв обиды и горести. И опять возникло откуда-то состояние, предшествующее безумству. Дрожь двух прижатых друг к другу тел, два сердца готовые выскочить из груди и нежность, выдавливающая слезы из глаз.
     Я нежно подтолкнул Саньку на полок, и тот улегся на животик, не забыв между делом повилять своей нетронутой загаром попкой. Мои руки начали долгожданное путешествие по его телу. Едва касаясь, они наматывали метры от затылка до пяток, постоянно задерживаясь на привал между двух белеющих холмиков, а Санька извивался под этими прикосновениями и, во время привала, грациозно выпячивал попочку.
     Он сам предложил то, о чем я часто мечтал, то, что увидел недавно во сне, а после простынь пришлось отмывать, чтобы скрыть от мамы мои ночные "приключения".
     Являясь более "опытным" в подобного рода отношениях, я заранее купил в магазине "Казанова" гель как нельзя больше подходящий для того, чтобы у Саньки осталось как можно меньше плохих воспоминаний. И теперь большая часть его была помещена между прелестными холмиками, а мои пальцы нежно исследовали маленькую пещерку массируя и наполняя ее гелем. В висках у меня стучало отчасти от жары, но больше от возбуждения, которое все больше охватывало меня. Но, боясь причинить нечаянную боль моему милому "Чудовищу", я сдерживал свое желание.
     Он сам поднялся и встал на четвереньки, опершись локтями в доски полка. Несколько мгновений я, не шевелясь, наслаждался зрелищем его красивого ладно сложенного тела, а потом с какой-то нерешительностью встал позади его на колени. Страх причинить ему боль сделал свое дело, и мне пришлось некоторое время повозиться, прежде чем мой жезл был приставлен к входу в пещерку. Как только он почувствовал это, его попка сама ринулась в наступление, и я проник, не ощутив ни малейшего сопротивления. Я ждал, что Саньке станет больно, но он только выгнул спинку и почти мурлыкал.
     Все закончилось неожиданно быстро. В какой-то момент Санька вдруг вытянулся, сжал мой жезл, и лег на полок раскинув в стороны руки. Я последовал за ним. Вдруг голова пошла кругом, в глазах вспыхнули разноцветные огни и я почти потерял сознание.
     Через некоторое время я стал медленно приходить в себя. Все это время Санька, не шелохнувшись, лежал подо мной. Медленно соскользнув, я лег рядом и поцеловал его в затылок. Положив руку ему на спинку, прошептал на ухо: "Спасибо! А теперь я хотел бы сделать приятно и тебе!" Санька приподнял голову и, взглянув на меня озорными, смеющимися глазами произнес нежно, но как бы извиняясь: "Уже!". В доказательство он приподнял животик и продемонстрировал мне лужицу, происхождение которой сомнений не оставляло.
     А дальше были долгие объятия и поцелуи вперемежку с ласковыми словами, на которые мы не скупились.
     Понятно, что на сам процесс помывки времени, а главное сил, у нас уже не осталось. Но все-таки, бросив несколько ковшей воды на каменку, мы добросовестно высекли друг друга березовым веником, а когда выскочили в прохладу предбанника, то едва справились с навалившейся на нас сонливой расслабленностью. И почти не одеваясь, мы отправились в домик, где нас ждал ужин.

     
     VIII

     До сих пор не перестаю удивляться, Санькиной способности много есть и без особого ущерба для здоровья! Он удивительно проворно принялся "метать" в себя наши скромные съестные припасы. Ему нисколько не помешало ни съеденное недавно варенье, ни выпитый у соседей компот. А мне почему-то совсем не хотелось есть, зато огромное наслаждение я испытывал от созерцания жующего Саньки.
     Когда очередной продукт исчезал в его "недрах", я немедленно пододвигал поближе следующий. В итоге, опустошив на три четверти наши запасы, он довольно похлопал себя по пузику, и почти прошептал: "Спасибо!" Мне тогда вспомнился почему-то волк из одного известного мультфильма, который в завершении тайной трапезы непременно хотел спеть! Но мое прожорливое "Чудовище" не могло даже дышать, как следует, а не только петь и клубочком покатилось к приготовленной кровати.
     Он юркнул под одеяло и, привалившись к стенке, похлопал ладонью по свободному месту, но я прежде убрал со стола следы его пиршества и лишь после этого медленно начал раздеваться. Все это время Санька, тяжело дыша, хлопал глазами, но открывались они все реже и реже. Когда же я улегся рядом, он тут же уткнулся носиком мне в плечо и, сладко зевнув, вскоре ровно засопел.
     Стало очень спокойно на душе, сон приятным теплом обнял меня: Но не тут то было! Через некоторое время Санька перекинул через меня одну ногу, и на мгновение усевшись сверху, лихо перекинул вторую, успев при этом получить от меня шлепок по попке. Видимо организм решил припомнить ему то насилие, которое он над ним учинил. Вскоре он вернулся на место, проделав туже трехактную операцию и получив очередной шлепок.
     Так продолжалось всю ночь, и под утро я чувствовал себя скакуном, которого всю ночь то оседлывали, то тут же покидали, чтобы снова повторить ту же операцию. Видимо под утро "скачки" прекратились, потому что остаток ночи я проспал спокойно.

     
     IX

     Разбудили меня лучи солнца и истошный кошачий крик. Я бросился к окну. За окном был огород, теплица, пугало все, как и раньше, но посреди всего этого стоял Санька, держа в руках пестрого, как будто покрашенного неизвестным художником в состоянии сильного алкогольного опьянения, соседского кота. Кот, видимо, был совсем не против вцепиться в наглую мордочку моего "Чудовища", а тот грозил ему свободным кулаком.
     То, что произошло дальше, было для меня полной неожиданностью. Санька вдруг начал бешено вращать рукой. Но не той которой грозил, а совсем напротив, и котик вынужденно завращался тоже. Я не знаю, что испытал кот в полете, но я не хотел бы оказаться на его месте. Шмякнулся он в полуметре от Санькиных ног и, думаю, если бы знал, что приземлится в зоне досягаемости, мгновенно научился бы летать!
     Увидев, как был схвачен и вновь пленен кот, я мгновенно натянул штаны и бросился к тому на выручку. Мой подзатыльник вызвал у "Чудовища" искренние недоумение и возмущение, но кота из руки он не выпустил. И вот что я услышал: "Че дерешься?! Смотри, какая жирная кошка! И что характерно приземляться на лапы совсем не умеет! Ну не дура ли?! Щас еще попробую!". Я вовремя перехватил уже начавшую вращение Санькину руку и почти вырвал у него еще не отдохнувшего после предыдущего полета кота.
     Кот не стал меня ни царапать, ни кусать, а наоборот прижался ко мне и только косо смотрел на своего "дрессировщика". Взглянув на обиженное Санькино лицо, я попытался ему объяснить, что если его самого раскрутить таким же образом, а потом отпустить, то едва ли он сможет приземлиться не то что на "лапки", но и на попку тоже. Я так увлекся своими объяснениями, что невольно приступил к подготовке "правильного" полета. Кот, разомлевший и успокоившийся, постепенно переместился на мои ладони. Когда же резко вскинутые руки вновь отправили его в полет, я думаю, он спал и проснулся только в полуметре от свежевскопанной грядки. Оставив на ней солидную вмятину, он собрал все оставшиеся силы и рванул в сторону с такой скоростью, что не оставил нам шанса общаться с ним дальше.
     Когда я опомнился, то приступ хохота согнул меня пополам, а рядом катался и стонал великий дрессировщик всех времен и народов.
     День начинался как солнечный, но капризная и неустойчивая уральская погода решила вновь показать себя, и уже часам к одиннадцати утра все небо стало серым, и заморосил мелкий и нудный дождь. Нам ничего не оставалось, как, забравшись в домик, устроиться на кровати. Я начал рассказывать Саньке одну из повестей своего любимого Крапивина и, прижавшись ко мне всем телом, он прослушал ее часа три, с небольшими перерывами на бутерброды и маленькие надобности. Но когда я закончил, Санька уже почти спал и прошептав: "Здорово!", он, сладко зевнув, задал "храпака". Обняв его и зарывшись носом в его, все еще пахнущие баней волосы, очень скоро уснул и я.
     Разбудил нас голос папика. Не видя просвета в погоде, он решил забрать нас пораньше. Если бы он знал, как некстати нам пришелся его добрый порыв! Ему я не сказал ни слова, а вот дядьке нахамил по полной программе. Ни чуть не обидевшись на меня, он тихо, чтобы не услышал отец, сказал: "Ну, извини племяш, я в семье тоже младший!".
     Обратную дорогу можно было бы описывать в грустных красках, если бы по пути на посадку в машину, мы с Санькой не увидели лужицу на грядке, очень похожую на трафарет кота, да не вспомнили о совсем забытой спрятанной в траве за домом бутылке так и не пригодившегося нам пива.

     Дима Фантик dimdim01@mail.ru
     Екатеринбург 22.11.2001 г.