Название: Сероглазый
Автор: КирюхаКатегория: Гомосексуалы
Добавлено: 05-07-2012
Оценка читателей: 5.71
1. Виктор
Черт его знает, как он очутился в наших краях, в местах, где мы из-за дня в день появлялись, тыкались узнавающими взглядами в рожи друг друга и с новыми усилиями все искали и искали чего-то незнакомого, загадочного и волнующего. Наши души жаждали новизны и верили, что когда-нибудь появится тот, кто подарит нам любовь, верность и тепло и кому мы безоглядно отдадим свои сердца. И нескончаемой чередой дней мы бродили, пугливые и неприкаянные, окрыленные несбыточной надеждой, что все свершится!
Он просто шел мимо. Он скользнул по мне равнодушными глазами и прошел сквозь нас, не замечая наших потаенных взглядов, буквально пожиравших его стройную ладную фигуру, красивое молодое лицо, копну роскошных волос. Его обаяние влекло за собой, заставляло замереть сердца. И еще долго-долго мы провожали его глазами, понимая, что делать ему среди нас просто нечего.
Кого-то он мне напомнил. Из совсем недалекого прошлого. Когда все было четко, ясно и
понятно. Когда еще не возникло будоражащих душу тревог и сомнений. Еще не совершено поступков, шокирующих не только окружающих, но и меня самого. Когда все еще было не так непоправимо.
Я явно его где-то видел. При обстоятельствах, перевернувших всю мою жизнь. Но где? Когда? Я лихорадочно рылся в своей, еще свежей памяти, выдавливая обрывки образов и событий. Но они не сбивались в откровение, и я в отчаяние бросил это пустое занятие.
Он появился снова на следующий день. Он шел той же дорогой, но в этот раз явно кого-то высматривая. Его взгляд скользил по лицам, оживившимся идиотскими надеждами, в нетерпении переводя глаза с одного на другое. И вдруг уперся в меня. Секунд пять он не отводил взгляда, затем резко повернулся и почти бегом отправился прочь.
На меня напал столбняк. Мир обрушился, и посреди его жалких обломков стоял я, раздавленный и оглушенный. Светом этих серых незабываемых глаз.
2. Саша
Я устал его искать. Нельзя тратить жизнь на несбыточную мечту. Нужно избавиться от наваждения любой ценой. Это место - последнее, и если там его опять не будет, то это - все, даю себе слово! На этот раз твердо!
Его видели здесь три месяца назад. Конечно, вероятность не велика. Это могла быть случайность. Он мог просто проходить мимо. Но это был шанс, последний, и не воспользоваться им было бы преступлением!
Это был парк, такой, какие я люблю: свободный, без дурацких газонов, с лесом и тропинками, с сосной и мхом. Шлялись люди, в основном мужики. За версту было видно, что это геи. Наверное, где-то рядом туалет - он их притягивает, как магнит. Во, засветились масляные взгляды всей этой старой рухляди. Это они меня узрели. Да, нет. Вон и молодые есть.
Здесь-то искать его бестолку. Хотя вон тот, бомжастого вида, очень даже похож.
Стоп! Это он! Голову на отсечение, это он! Господи, сейчас сердце выскочит. Это точно он, но он меня не узнает! Что же делать? Я не могу его узнать в этой компании, даже если он один из них! Он сгорит от стыда. Он мне этого никогда не простит! Куда я иду? Почему я не обернусь, не брошусь к нему, не повисну на шее: - Да вот же я! Я тебя нашел! Не отпускай меня уже никогда!
Ну, вот и все! Закончился этот страшный марафон, вытянувший все силы и истрепавший все нервы. Он здесь, он уже никуда не денется. Днем раньше, днем позже я к нему подойду - разница не велика, но нужно успокоиться и все обдумать.
Ни черта подобного! Я, конечно, ничего не надумал. Как сумасшедший помчался на следующий день туда опять. Я должен его видеть, а там будь, что будет!
Где же он? Не хватает только опять его потерять! Среди какого же хламья он тут обитает! Да, вот он! Смотрит, как на чужого! Нет, вроде что-то начал соображать! Ну, же! Тормоз чертов! Узнал, аж задеревенел весь! Надо уйти, пусть успокоится. Пусть все для себя решит в этой ситуации сам!
3. Виктор
Я все вспомнил. Он был тощим шестнадцатилетним, наголо обритым, парнем. "Девочкой для братвы". Совершенно не интересовавшим меня, девятнадцати летного бугая в форме охранника внутренних войск.
Они появились в колонии для малолеток в один из осенних вечеров. Их было четверо, молодых парней, почти подростков, доставленных под конвоем из централа. Отряды были забиты до отказа, распихивать их было некуда. Пришлось по двое сунуть в разные места.
Всех четверых осудили по одному делу, кража со взломом. Какая-то бестолковщина, мелочевка, откровенная глупость, закончившаяся тем, что всех сразу взяли. Срок был небольшим - год колонии. Среди них выделялся один, явно "маменькин" сынок, худощавый, с большими серыми испуганными глазами, проигрывающий остальным в телосложении и нахальстве. Участь его на сегодняшнюю ночь была очевидна для всей охраны, но дело было привычное, и никто особенно не волновался.
Ночью били всех четверых, но "опустили" только "сероглазого". Остальные, с подтеками крови и фиолетовыми фингалами, гордо прошагали утром в медпункт.
Для "сероглазого" начались трудные дни. Еще не осознавший сокрушительности того, что с ним произошло, он постоянно нарушал "понятия", за что получал не только от мужиков, но и от "девок", среди которых оказался на низшей ступени. Его пользовали все, кому не лень, нагло и беззастенчиво, даже те, кому смели отказывать остальные "девки". Он ничего не знал. Он чувствовал только, что попал в большую беду, что неоткуда ждать защиты, и тоска и отчаяние не покидали его больших безумных глаз.
4. Саша
А он сильно изменился с тех пор, когда впервые я увидел его в колонии. Это было единственное лицо, на котором задерживался взгляд в этой серой массе охранников. Тогда я это только отметил и забыл. Впереди меня ждала ночь, об ужасах которой я был уже предупрежден. Идиоты! Я ждал ее со всем пылом юношеского любопытства. Я и колонию воспринимал, как часть романтической декорации, где разовьется действие, о котором я грезил уже давно.
Я рано развился, и сексуальные фантазии мучили меня уже с десяти лет. Только позднее я отметил их странность: мне нравились мальчики. В двенадцать мы впервые мастурбировали вместе с другом и он, шутя, начал пристраиваться ко мне сзади. Я начал ему подыгрывать. И как все произошло, не понял ни он ни я. Но он меня трахнул. Мы лежали, растерянно глядя друг на друга. Он впервые осознал, что я могу выступать в неожиданной роли. А я впервые пережил все то, о чем мечтал уже два года. Мы были близки вплоть до моего осуждения, хотя в последнее время начали заметно остывать друг к другу.
Он-то меня и спровоцировал на эту глупость с кражей. Я долго отказывался, но он убедил меня, что хозяева - барыги, обворовавшие других, и взять у них деньги и истратить на аппаратуру для школьного ансамбля - дело святое и, главное, абсолютно безопасное, так как он все хорошо продумал.
Нас вычислили в один момент. Забрали в следственный изолятор, где мы так вчетвером и сидели. Началась новая жизнь, со своей странной романтикой. И если бы не горе родителей, то во всем случившемся можно было найти и своеобразную привлекательность.
Обитатели камеры нас не трогали. Во-первых, нас было четверо, а, во-вторых, среди вожаков случайно оказался мужик из моего двора, хорошо знавший моих родителей. Он то нас и оберегал, хотя много рассказывал о том, что нам предстоит пережить в колонии.
Но даже то, что нас окружало, волновало меня до умопомрачения. Мастурбировать при всех, даже днем, не считалось зазорным, лишь бы выполнялись принятые здесь правила гигиены. На это почти не обращали внимания, так как время от времени занимались этим почти все. Я же каждый раз не отрывал взгляда, переживая все фазы процесса, а иногда и кончая вместе с онанистом, хотя и не прикасался к себе руками. Но особенно мое воображение будоражила камерная "девка". Это был парень лет семнадцати, сидевший здесь уже полгода, вполне освоившийся со своей ролью и участью. Почти каждый день (а иногда и не один раз) его отводил кто-нибудь из "генералитета" камеры за зановесочку, отгораживающую угол камеры, откуда долго слышались пыхтение, постанывание, шлепанье тела о тело, причмокивание, какое-то хлюпанье и прочие заводившие всю камеру звуки. Мы, все четверо, вытянув шеи, ловили каждый шорох, дополняя картину буйной фантазией, но только я один жаждал оказаться на месте "девки", каждый раз примеряя его нового клиента на себя. В этом я ни за что не признался бы никому, тем более своим подельникам, но картины того, как мною грубо, без ласк и прелюдий, овладевает потный мужик с большим немытым жадным членом, не давали мне спать. Это стало наваждением, и думая о предстоящей жизни в колонии, я не раз представлял свою роль там именно такой.
5. Виктор
Не знаю, чем он меня зацепил. То ли своей беззащитностью и неприспособленностью. То ли тем, что не стал, как другие "девки", красить губы и вилять задом, кокетничать направо и налево, ища клиентов. То ли тем, что никогда не брал платы за свои невольные услуги. Да и не услуги это были, а испуганное подчинение обстоятельствам. И еще, он никогда не плакал, хотя видно было, как ему тяжело. Хотя нет. Один раз все же было.
Каждый вечер к нему заявлялись обитатели не только своего но и других отрядов, и требовали ласки. Ритуал был до примитивности прост: вначале, стоя на коленях, он должен был ртом "заводить" клиентов, а потом ложился на живот, и дело завершалось страстной агонией на его спине. Иногда в очереди стояло по два, а то и по три человека, горячо участвующие в процессе советами и репликами. Часто, не выдержав и начав мастурбировать, они не дожидались своего часа и опорожнялись прямо на "сероглазого" и его партнера под улюлюканье остальных.
Однажды пришли двое его подельников по краже. Он пятился от них, впервые отказывался, называл по именам, умолял уйти. Но тех понесло. Они кому-то что-то хотели доказать, и унять их было нельзя. Они сначала уговаривали его, затем один из них ударил его в живот. Он согнулся, хватая воздух ртом. Его скрутили и один из подельников тут же вогнал ему в рот свое орудие. "Сероглазый" вырывался, мотал головой, крепко сжимал зубы. И тогда его стали бить. Жестоко, по-взрослому. С точки зрения "понятий", они были правы, и на их стороне был весь отряд. "Сероглазый" без сил упал. Его положили на спину, загнули к голове ноги и по очереди жестко и незатейливо оттрахали.
Он провалялся на полу целый час. Беззвучно плакал, трясясь и всхлипывая, закрыв лицо руками. Он мешал спать, и ему посоветовали заткнуться. Он встал, качаясь, вышел на улицу, и, прислонившись спиной к наружной стене, простоял полночи, глядя на звезды безжизненными глазами.
6. Саша
Перед отправкой в колонию я взял с друга клятву, что никогда, ни при каких обстоятельствах он не откроет остальным, особенно нашим друзьям, наши с ним прежние отношения и мою роль в них. Для всех мы должны оставаться натуралами, и если что-нибудь с нами в колонии и произойдет, то это будет следствием обстоятельств, а не пристрастий.
Я ждал первой ночи в спальне отряда как невеста. Я столько раз переживал ее в своих фантазиях, что то, что на самом деле произошло, меня даже не удивило и, тем более, не шокировало.
Одеяло, накинутое на мою голову, скрыло нападавших и не должно было дать возможность позвать на помощь. Меня сорвали с койки и швырнули на пол. Последовало несколько "расслабляющих" ударов по печени, голове, спине. Я вяло отбивался, почти не сопротивлялся, громко стонал. Меня били, пока я продолжал сопротивляться. Потом замотали одеяло на голове - так, не сильно, чтобы мог дышать, но не мог кричать, перевернули на живот, содрали штаны, поставили в "позу". Первый же, кто в меня вошел, намного превосходил моего друга в размерах. Было больно, но я ждал этой боли, желал ее, это было составляющим обстановки, которую я столько раз прокручивал в своих фантазиях. И я отдался легко, с желанием, со всей накопившейся страстью, симулируя отчаяние и истерику. Потом был второй, третий. Каждый оставлял во мне свой сладостный след. Это был восторг, вызванный полным совпадением мечты с действительностью.
Началась новая жизнь. Меня трахали все, кому не лень. Мною помыкали, постоянно давали понять, какая я мразь. Я чувствовал себя последней шлюхой, половой тряпкой, плевательницей, мимо которой никто не проходил мимо. И я купался в этой смердящей клоаке. Это был такой восторг, что у меня и в мыслях не было брать за услуги положенную в таких случаях плату.
Один случай меня сильно расстроил. Заявился мой друг с приятелем, участвовавшим в нашей совместной краже. Друг нагло потребовал тех же услуг, которые я оказывал другим. Мне он был не интересен. Но он настаивал. В качестве аргументов вспомнил, вопреки договоренностям, наши прежние с ним отношения и мою в них роль. Я резко отказал, и тогда его приятель, который был ошарашен услышанным, ударил меня в живот. Потом меня сгребли и примитивно изнасиловали. Было страшно обидно, но главным было то, что в курсе всех дел оказался приятель, и теперь огласка дома о моей сексуальной ориентации была обеспечена. Это совсем не входило в мои планы, и я был в сильном шоке.
7. Виктор
Я обнаружил его, завершая обход территории. Он стоял у стены корпуса, уставившись отсутствующим взором в звездное небо. За нарушение распорядка ему грозил карцер, но меня остановил его полностью отрешенный, безразличный к внешнему миру вид. И я, вопреки своим правилам, забрал его с собой в дежурку. Я знал, что это не вызовет подозрений. Дело в том, что с бабами в колонии было худо, и охрана использовала "девок", которых беззастенчиво забирала из отрядов на ночь дежурства. Я этого себе не позволял, брезговал, обходился привычным "рукоблудием", за что остальные прозвали меня "чистюлей".
На "сероглазого" страшно было смотреть. Даже не потому, что он был сильно избит и грязен. У него были глаза самоубийцы. Он знал, зачем его привели, но ему было все до лампочки. В этом мире уже ничто не могло его тронуть.
Я сунул ему в руку кружку горячего чая. Отломил кусок хлеба. Он отреагировал только тогда, когда чай обжег ему руку. С изумлением уставился на кружку, потом - на меня.
- Ешь! - Я пододвинул хлеб к нему поближе. Он покорно взял его в руку и уставился пустыми глазами в стол.
- Да, что с тобой! Очнись! - Я тряхнул его за плечо. Он медленно сфокусировал на мне свой взгляд. И я поразился, сколько горя смогли вобрать в себя эти серые мальчишеские глаза.
Его губы задрожали, он упал головой на руку и долго навзрыд рыдал, трясясь худой мальчишеской спиной. Я знал, что прерывать сейчас его нельзя. Ему нужно было выплакаться. И я терпеливо ждал, когда он хоть немного отойдет.
Он по детски всхлипывал еще полчаса между жадными глотками сладкого чая.
- Еще хочешь? - Я кивнул на кружку. Он чуть слышно, одними губами ответил: - ДА!
Он пил, а я молча на него глядел и поражался тому, как мог этот ангелочек здесь очутиться!
- Ты где учился?
- В музыкальном училище. - Он шмыгнул носом. - По классу фортепьяно.
- Да, как же тебя угораздило так вляпаться? - Он пожал плечами и опять уставился в стол.
- Очень тяжело здесь?
Его губы скривились, казалось, он опять расплачется. Но, на сей раз, сдержался:
- Хоть в петлю!
Горячая волна жалости к этому беззащитному несчастному существу затопила меня.
- Значит, так! Передашь старосте, что я тебя закрепляю за собой! Что б больше никто тебя не трогал. Узнаю, что это не исполняется, сгною его в карцере. Будешь приходить сюда в мои дежурства. И помойся ради бога.
Он благодарно кивнул, и его глаза впервые засветились надеждой. Что-то для него забрезжило. Он привстал.
- Так я пойду? - Я кивнул. Он повернулся и быстро вышел.
8. Саша
Надо признаться, что шок от действий моего друга был не слабеньким. Все станет явным не только для моих друзей и приятелей, но почти наверняка и для родителей. Им не хватало еще и этого удара. Нужно было серьезно обдумать, как быть. Я вышел наружу и простоял часа два в поисках решения. Там я и был обнаружен охранником, кажется, тем же, какой запомнился мне в день появления в колонии. Я был здорово растерян, так как грозило суровое наказание, но он сжалился надо мной и отвел к себе в дежурку.
Парень был, что надо: высокий, сильный, стройный, с простым открытым лицом и добрыми глазами. Он меня накормил, что-то спрашивал, но я настолько был поглощен своей проблемой, что, кажется, отвечал невпопад. Парень был странным для этих мест, непривычно чистым и человечным. Я вспомнил, что не разу не замечал с его стороны какой-либо грубости или попытки несправедливого наказания. Однако с чего это он так добр ко мне? Не иначе, как положил на меня глаз? А что? Было бы неплохо! Экземплярчик-то славный! Эти, из отряда, уже начали надоедать. Как-то не вязался его интерес ко мне с его обликом. Таким подавай только девушек! Да еще и целок! Да, нет! Вот и сам предложил, чтобы я был только с ним. Неплохо будет, если все получится. Нет, на самом деле, стоит попробовать.
9. Виктор
Угроза на старосту подействовала, и "сероглазый" стал оживать на глазах. Через два дня он явился в дежурку совсем другим человеком: синяки и ссадины зажили, он смотрелся гораздо аккуратнее. Он быстро перекусил и выжидательно уставился на меня.
- Я пойду пройдусь по территории. Отсюда не выходить. Ложись на топчан и спи. - Он покорно кивнул.
Меня не было часа два. Когда я вошел, он мирно сопел на топчане у стены. А мне куда? Тоже нужно ведь поспать! Но не сгонять же его. Пришлось лечь рядом, притиснув его к стене. Он заворочался, повернулся, не открывая глаз, ко мне, закинул на меня ногу и опять провалился в глубокий сон.
Утром я еле растолкал его к началу проверки. Он долго таращился, не понимая, где он и как тут оказался. Наконец, сообразив, виновато глянул на меня. Ведь он так и не исполнил того, за чем его звали.
В следующее дежурство после обхода я застал его бодрствующим. Он сидел на топчане, косил на меня глазами и покорно ждал сигнала к началу процедуры. Я разделся.
- Ложись к стене!
- Мне тоже раздеться? - Он с готовностью схватился за свое нижнее белье.
- Как хочешь! - Он вылупил глаза, и, не раздеваясь, лег.
Я силой повернул его лицом к стене. Его напряженные ягодицы уперлись в низ моего живота, тельце застыло в ожидании ласк, готовое откликнуться на них с благодарной покорностью. Я обнял его за плечо и прижал к себе. Было тепло и уютно. Он не расслаблялся и весь был, как натянутая струна.
Уснул я очень быстро. Утром он глядел на меня непонимающим взором и был явно растерян.
- Мне еще приходить? - Он со страхом ждал, что на этом все и кончится, что чем-то он не угодил и опять вернутся ужас и унижения.
- Да, как всегда, в мое дежурство! - Он опять уставился на меня, и в его глазах роились вопросы, но он сдержался и молча вышел.
10. Саша
Староста отряда воспринял просьбу охранника, как должное. Оглядев меня с ног до головы, процедил: - А ты шустряк, однако! Он отдал остальным необходимые распоряжения, и меня оставили в покое.
Я пришел к нему, как мы и договорились, в его дежурство. Было любопытно, как все это будет, тем более, что он был старше меня и намного крупнее. Вопреки ожиданиям, я даже слегка волновался. Однако все было очень буднично, как будто меня позвали на чашку чая. Он заторопился на обход территории, велев мне ложиться спать. Я лег, прождал его часа два и, не зная, как начать наше общение, притворился спящим. Он лег рядом, долго устраивался и, кажется, собрался уснуть. Этого еще не хватало. Я повернулся к нему, закинул на него ногу и затих, ожидая начала его ласк. Он просто и незамысловато уснул. Вот так вот!
Я ожидал чего угодно, но не такого. Даже не знаю, на счет чего это отнести - то ли его застенчивость, то ли моя пассивность. Утром я чувствовал себя полным идиотом, тем более, что в отряде на меня было объявлено "табу".
В следующее дежурство я решил проявить большую активность. Когда он явился с обхода, я ждал его, выказывая покорность и готовность выполнить любые его требования. Начало было неплохим. Он силой повернул меня к себе спиной, прижал. Я ждал, все тело напряглось, я хотел его - сильного, жесткого, требовательного, не заботящегося о моих чувствах и переживаниях, резко вгоняющего в меня свое орудие. Я хотел быть надувной куклой в его могучих объятиях, причиняющих сладостную боль и будящих восторг безграничного подчинения.
Не было ничего! Просто ничего не было! Мы мирно проспали до самого утра. Вернее, он спал, а я бодрствовал, боясь пропустить момент, когда он, наконец, отдохнет, и займется мною. Утро я встретил в полном недоумении, растерянный, злой, не выспавшийся и неудовлетворенный. Что-то я перестал что-либо понимать. Есть молодой здоровый мужик, выбравший меня для удовлетворения сексуальных потребностей. Есть я, готовый необходимые услуги оказать. Тогда во что мы играем? Или он взял меня на перевоспитание, идиот! Надо будет поактивничать, завести его. Какой мужик пропадает, ай-яй-яй! Но крепость падет, слово даю! Способы я найду! Не новичок!
11. Виктор
Он еще несколько раз делал попытки отдаться, но каждый раз я их твердо пресекал. Ему казалось, что я чего-то стесняюсь. Однажды я проснулся от того, что в моих трусах была его рука, которая ласково сжимала и теребила мою плоть. К этому моменту он уже кое-чего добился, и я жестко упирался ему в живот. Было невыразимо приятно, хотелось отдаться его легким ласкающим движениям и пережить, наконец, мощный взрыв, вызванный чужой лаской. Мое обделенное вниманием тело молило о пощаде. Бешеным усилием воли я заставил себя встать, вышел в туалет и остервенело закончил то, что начал "сероглазый". Я долго истекал, и сердце громыхало, как сумасшедшее.
Когда я вернулся, он понял, что произошло. Он отвернулся к стене, долго обиженно сопел, вздыхал и ворочался. Утром, не глядя на меня, он горько сказал:
- Я тебе совсем не нравлюсь?
- Да, причем тут нравишься или нет? Ты - человек, и живи, как человек! Ты же сам страдал, когда к тебе с этим приставали! Вот и будь, как все!
Он долго глядел мне в глаза. Да, как же я не понимаю? Что значит, будь как все! Все-то считают, что я с ним сплю! А значит его статус - все равно статус "девки". И какая разница, что на самом деле ничего нет? Все равно, только мой авторитет спасает его от домогательства других.
Постепенно он начал свыкаться с мыслью, что он мне, как партнер, не нужен и между нами ничего не будет. Он еще больше расслабился, успокоился, даже как-то похорошел. Он просто светился благодарностью и не знал, как ее выразить. Он начал улыбаться, и оказалось, что у него чудесная открытая улыбка, от которой теплело на сердце. Я все больше привязывался к этому парню. Но начались странные вещи.
На моих дежурствах спали мы по-прежнему вместе. Он раскидывался по топчану, во сне обнимал меня или по-детски прижимался. А мое бедное тело все никак не могло забыть его незатейливых ласк. Его непосредственная манера спать будоражила и заводила меня все больше. И только его глубокий сон позволял мне не краснеть каждое утро, когда мы расставались. Постепенно наши ночевки в дежурке стали для меня просто мукой. Я его откровенно хотел. Я знаю, что он не отказал бы мне, не смотря на то, что очень радовался отсутствию между нами интимных отношений. Но я сам не мог переступить через то, что удалось в нем возродить. Я бы давно выгнал его, но, во-первых, очень к нему привязался и, во-вторых, его сразу бы взяли в оборот в отряде.
И однажды я не выдержал. В этот раз он спал особенно беспокойно. То он уютно устраивал свой зад у меня в паху, то его руки лезли черт знает куда. Кончилось тем, что я вскочил, в ближайшем отряде нашел заспанную "девку" и впервые трахнул человека в задницу. Когда я вернулся, он безмятежно спал.
12. Саша
Значит так. Во-первых, артобстрел его добродетели должен быть постоянным. Т.е. в каждое дежурство я его должен заводить как можно больше. А во-вторых, нужно делать все, чтобы он сосредоточил свое внимание именно на мне. И я начал.
Я постоянно к нему прижимался, норовя задеть или упереться в его член. Я полностью раздевался и принимал позы, от которых в отряде все давно бы уже взвыли и растерзали меня на куски. Ничто не помогало. Он неизменно засыпал. Однажды я начал его массировать прямо во сне. Я ласково теребил в руках его приличное хозяйство и сам сильно завелся. Он быстро набухал прямо в моей руке, начал беспокойно ворочаться, подаваться навстречу. Я уже еле мог его обхватить. Но в этот момент он очнулся, выскочил из моих объятий, сорвался с топчана. Его трусы оттопырились большим бугром, дыхание стала прерывистым. Как угорелый он понесся в туалет. Оттуда стали раздаваться характерные звуки, закончившиеся глухим протяжным стоном.
Я озверел. Какого рожна ему еще надо? Радовало только одно, что он хоть на что-то еще реагировал. А каков экземпляр? Моя рука до сих пор сохранила это ощущение жаркой свежести его могучей плоти, а задница млела от желания ее поглотить. Я просто не мог себя уже сдерживать. Ну, надо же - не себе, не людям. Чего он хочет-то? Утром я его и спросил. Оказалось, что он бережет мое человеческое достоинство. Да, попал! Весь идиотизм был в том, что я его хотел все больше. Не самого процесса, как там, в отряде, где было наплевать, кто там сзади. Я хотел именно его, мощного, чистого, доброго и ласкового. Чтобы растворяться в его желании и страсти! Чтобы угадывать каждое движение, ловить его и подаваться ему навстречу, а потом принять в себя безудержный поток благословенной влаги.
Надо менять тактику. Буду постоянно его заводить, делая вид, что мне ничего не надо. Он и так уже ко мне неровно дышит. Когда-нибудь это случится. Хуже всего то, что и сам я дышал не очень ровно. Он мне нравился все больше. Нравились его простое лицо, манера поведения уверенного в себе молодого сильного мужика, знающего себе цену. Нравилось человеческое ко мне отношение, хотя и понимаемое им столь неподходящим для меня образом.
Я стал вести себя с ним, как большой ребенок, доверчиво принявший его ласку и заботу. Я не делал никаких откровенных покушений на его тело. Это было спокойное обожание старшего брата младшим, проявляемое иногда очень неумело и возбуждающе. Это был каскад мимолетных полудетских ласк, не дающих покоя молодому здоровому телу. И он поплыл. Мне стоило больших сил "не замечать" его все увеличивающегося возбуждения. Его плоть напрягалась уже просто от того, что я лежал рядом. Иногда, делая вид, что сплю, я ощущал его дрожащее от напряжения орудие между своих ягодиц, но каждый раз он сдерживал себя, хотя это давалось ему все труднее. Однажды я и сам не выдержал и начал чуть заметно отвечать на его порывы. Он задрожал, отпихнул меня, сорвался с места, оделся и выбежал из дежурки. И я понял, что у него впервые это случилось. Но не со мной.
Я готов был его убить. Остолоп чертов. Пропади ты пропадом со своими благочестивыми идеями. Хочу я тебя. Хочу тебя любить и быть любимым. Принадлежать безраздельно, всегда,
а не только в дни дежурств. Заставить видеть в этом мире только меня и дышать только мной.
Я вижу, что тоже стал тебе дорог, да что толку! Ты носишься со мной, как с любимым дитем, не зная как уберечь от злого окружающего мира. И не можешь дать единственного, что сделало бы меня счастливым.
13. Виктор
А потом пришла беда. Благоприятные изменения во внешности "сероглазого" отметил не только я. На него положил глаз начальник службы безопасности колонии. Приказание привести "сероглазого" первым получил староста. Он тут же доложил, что тот постоянно числится за мной. Тогда последовал звонок мне.
- Слушай, дай мне в долг твоего паренька на недельку-две. Один мой, прежний, досрочно освободился, а второй - в карцере, больно строптив стал. А себе подберешь что-нибудь, из молодых.
У меня желваки заходили на щеках. Что ж, мало ему? Вся колония в его распоряжении, так нет, подавай ему именно моего. Ну, не могу я его отдать. Это похоронить все то, что мне удалось для мальчишки сделать. Да и люблю я его, как брата, как сына, как черт знает кого, родной он мне, и никогда я к нему никого не подпущу и на поруганье не отдам.
- Товарищ майор, не могу. Поймите, мой он, прикипел я к нему. Да, и он привык очень!
- Привык? Какая важность! А что, сладкая куропаточка попалась? Ты меня все больше интригуешь. Ладно, не ломайся, присылай его ко мне вечерком, а там посмотрим.
Он повесил трубку, а я застыл у аппарата. Ситуация была просто аховая. Рассказать майору, что я его забирал, но у нас ничего не было - это просто идиотизм. Могли понять и простить что угодно, любые извращения (сами не без греха), но узнать, что я не понятно во имя чего просто нарушал правила, устав - это было выше их сил. Меня бы просто сгноили. Оставалось биться за него, как за свое "имущество". Но и тут полная тоска. Я получил точный приказ, в отношении абсолютно чужого мне человека, заключенного колонии. Приказ от прямого начальника, который не выполнить просто нельзя. Не выполнишь его - и сам окажешься в зоне. Оставалось одно: бить на то, что приказ не касался исполнения служебных обязанностей. Но с этим обвинением я должен был выйти к начальникам, которым майор подчинен, а это уже прямой бунт на корабле. Тоска.
И тогда я принял решение. Начальник медпункта, мой хороший знакомый, выслушал меня достаточно прохладно.
- Тоже увлекаешься мальчиками? - Он недоуменно окинул взглядом мою фигуру. Черт! Не будешь же рассказывать ему, что было на самом деле. Нельзя сказать, что охотно, но навстречу мне он все же пошел.
"Сероглазый" был помещен в медпункт. Весь забинтованный, он валялся на кровати, удачно симулируя последствия избиения. Конечно, майор все понял, но реакции не последовало.
Неожиданно я был послан в соседнюю колонию в качестве сопровождающего двух заключенных. Дело было обычное, хотя на душе царапали кошки. Уж очень все случилось несвоевременно. Будто что-то предчувствуя, я торопился, быстро уладил все дела по передаче и рванул назад.
"Сероглазого" в медпункте не было. Сказали, что за ним пришел староста отряда и повел в помещение для свиданий с родственниками. Я бежал так, что сердце готово было выскочить из груди. Дверь со стороны заключенных была заперта. Я обежал помещение кругом и рванул на себя дверь с той стороны, откуда входят родственники. Она была открыта. Я ворвался в комнату для свиданий. На той половине комнаты, разделенной решеткой, "сероглазого" насиловали сразу двое. Они даже не сняли с него бинтов, сорвав их только там, куда проникали с яростью и жестокостью двух зверей. "Сероглазый бился в их руках, мычал, пытался вырваться, выпучив от напряжения глаза. Но силы были явно не равны. Я дико заорал, схватился за решетку руками и рванул на себя. Те, двое, на мгновение остановились, но на их половину вошел майор, и дал знак продолжать. Я в неистовстве дергал решетку, но все было напрасно. Я продолжал кричать! Я рычал, и слезы лились по моим щекам. Там терзали моего мальчика, а я, здоровый и сильный, в трех метрах от него, не мог ничем ему помочь. Нет, мог!
Я рванул из кобуры пистолет и разрядил всю обойму в этих мерзавцев. Майор в ужасе вжался в стенку и медленно отползал к двери. Очень велико было искушение всадить пулю и в него, но я знал, чем это обернется для меня. "Сероглазый" упал и, разинув рот, растерянно оглядывал тела его мучителей.
Все кончилось для меня достаточно благополучно. Майор не посмел придать происшествие огласке (уж слишком много грязи вскрыла бы комиссия), и дело замяли. Заключенных списали по результатам "взаимной драки" с применением холодного оружия. Но меня приказом по управлению переводили в далекую колонию под Ачинск.
"Сероглазому" здорово досталось, и на сей раз он лежал в медпункте уже по-настоящему. Когда я вошел к нему, он спал. Я сел рядом и долго глядел на дорогое лицо, худые, какие-то беззащитные, плечи. Я осторожно взял его за руку и прижал к своей щеке. Как же ты будешь без меня, малыш? Кто теперь тебя защитит и кто согреет твое тело и твою ранимую душу? Может было бы лучше тебя и вовсе не трогать? Тогда бы тебе не пришлось переживать этот ужас! Извини, не уберег я тебя. Ты так и не стал моим, мое солнышко, а вместо этого... Пусть это желание и эта боль останутся во мне навсегда. Я люблю тебя и никогда, никогда не забуду!
14. Саша
Что-то я тоже здорово поплыл. Надо же, втюриться в охранника. Кому сказать! И главное, полная безнадега! Оба друг друга любим и хотим, но делать-то что? Никто другой мне уже не нужен. Что сделать-то, скажи, родной, чтобы стать твоим? Я просто не могу без этого, ты мне нужен полностью!
Однако что-то у него произошло. Весь озабоченный, злится. Стал как-то особенно ласков и заботлив. Не к добру все это.
В один из дней он повел меня в медпункт. Я ничего не понимал, так как чувствовал себя прекрасно. Меня перебинтовали, уложили в постель и приказали симулировать избиение. Что-то новенькое!
Он был очень взволнован, ни на какие вопросы не отвечал, и только просил беспрекословно выполнять его требования. А потом он уехал.
Эти двое пришли ко мне на следующий день. Молча согнали меня с постели, пару раз двинули по ребрам и куда-то повели. Я знал, что ждать ничего хорошего после такого начала не приходится. Тем более в отсутствии моего охранника. Так и случилось.
Они завели меня в комнату свиданий, закрыли дверь на ключ. Первый же удар свалил меня на пол. От неожиданности я даже не успел защититься. Меня несколько раз ударили ногами. Стало очень больно, перехватило дыхание. За что же они меня так? Что я им сделал? Как больно! Что-то в голове совсем потемнело! Опять боль! Где ты, охранничек мой? Где ж твоя охрана? Скорее бы они кончали, а то сил уже нет. Кажется, все! Поднимают.
Я понял, чем все должно закончиться! Один из них возится у меня сзади, а второй вывалил свое хозяйство перед моим носом и разминает. Почему же я один, дружок, именно тогда, когда ты мне особенно нужен? Где ты? Почему меня бросил? Господи, какая боль сзади! Чем он там, поленом что ли? Сволочи! И именно тогда, когда я все это стал люто ненавидеть! Когда нужен только один, а он не вовремя исчез! Вот и рот заняли! Сволочь, я же задыхаюсь! Больно-то как! Неужели опять один?
Кто-то рвется. Дверь-то закрыта. А вдруг это он? А вдруг узнал, что мне плохо и пришел? Так не бывает! Это не сказка. Очень больно! Это они специально! За что?
Все-таки кто-то ворвался! Правда, с той стороны, со стороны решетки. Ничего не вижу! Может "эти" перестанут мучить на глазах у посторонних?
Это его крик! Это он! Он пришел! Погодите, гады, он до вас доберется! Что, испугались? Да, нет, снова начали! Ну, где же ты? По-мо-ги! Это опять его голос! Сволочи, перестаньте! Боль-то какая!
Что это было? Кто-то стрелял. А эти двое упали. Это он! Он их все-таки достал! Что-то в голове все плывет! Ты все же пришел, родной, ты уже здесь, значит все будет хорошо, все будет хорошо!
15. Виктор
Я знал, что без него будет тяжело, но не думал, что настолько! Все стало тускло и не нужно. Сама жизнь потеряла смысл. Что толку, что этих "девок" на каждом шагу, хоть отбавляй! И глаза пялят, бесстыжие! Вот только не надо никого и ничего. Все осталось там, с ним, с "сероглазым". Все желания и помыслы.
Я знал, что будет тяжело, но чтобы такая жгучая боль... Я думал, что смогу выдержать все, ради нас обоих. Надо только дослужить год, и я тебя обязательно найду. Умоляю, доживи и дождись.
Однако, не выдержал я. Я сбежал со службы уже через месяц. Ноги несли меня на старое место службы. Где ты? Почему не ответил ни на одно мое письмо? Жив ли и ждешь ли меня? Солнышко мое, я не буду к тебе приставать со своей любовью, если ты этого не хочешь. Я только буду рядом, чтобы защитить тебя, когда будет плохо.
Мне стоило большого труда пробиться в колонию. В медпункте был старый начальник. Он-то мне и рассказал, что "сероглазый" провалялся без сознания три дня. Потом еще неделю лежал на животе, уткнувшись головой в подушку, и молчал. К этому моменту подоспела амнистия. И уже через два дня он покидал колонию. Всех тогда поразил его отрешенный вид. Видимо, слишком сильной была психологическая травма от того насилия.
Нет, письма он не оставлял. Никому! А Ваше письмо ему передали. Куда уехал, никто не знает. Скорее всего, туда же, откуда взяли. Адрес? Петербург, кажется.
16. Саша
Здравствуй, мой дорогой дружок!
Когда ты проснешься, меня уже здесь не будет. Я уезжаю охранником в другую колонию. Это очень далеко, в Сибири! Так что придется тебе опять обходится без меня.
Я рад, что все обошлось. И у меня - не отдали под суд. И у тебя - ты жив и в общем-то здоров.
Прости, что мне не удалось уберечь тебя от беды. Не все получается в этой жизни. Да, и сейчас я оставил тебя одного.
Помни меня. Тепло от одной мысли, что ты где-то есть. Если когда-нибудь тебе будет трудно, позови - я приду.
Своего будущего адреса пока не знаю. Напишу через пару недель.
Виктор.
Я перечитывал его двести раз. Это было первое и последнее письмо от него в моей жизни. Я ждал письма еще неделю. Но его все не было. А потом была амнистия. А потом было четыре года неустанных поисков его следов. С нового места службы он дезертировал, как мне сказали. Куда он делся, никто не знал. Я искал его в Смоленске, на его родине. Я обшарил подмосковье, где его видели в двух-трех местах. Я завалил адресные бюро запросами, но все напрасно. Надо было возвращаться в Петербург, на родину, и обосновываться здесь уже надолго. Уже точно без него. И вдруг именно в Петербурге мелькнул его след. Последняя надежда. Было бы преступлением не попробовать в последний раз.
17. Виктор
Я искал его года два. Официально искать было трудно - меня самого искали, а светиться я не мог. Все было безрезультатно. Да, и зачем я его ищу. Зачем я ему, да еще после стольких лет. Давно, наверное, завел семью, детишек - дело-то молодое. Так, для себя искал. Просто, чтобы еще раз увидеть. Ему я не интересен. Почти бомж, по крайней мере, живу и работаю нелегально. Пристрастился вот к мальчикам. Все с той злополучной колонии. Все бредил наяву, что это он, "сероглазый". Постепенно все стало стушевываться. Рана - зарастать! Навалилась какая-то апатия, все стало по-барабану.
И вдруг - такое. Защемило сердце. Он, конечно, меня узнал, нет сомнений. И убежал. Я все себе врал. Я до сих пор его люблю. И до сих пор он и есть цель моей жизни. Только он об этом никогда не узнает - догонять и искать я его не буду. Да, и так спасибо судьбе, что опять довелось встретиться. Прощай, родная душа, уже навсегда. Грей мне сердце дальше, дружок.
18. Саша
Я тщательно убрал квартиру. Я одел свой лучший костюм. Я заказал такси, которое осталось ждать у границы парка. Я медленно шел, оттягивая момент встречи. И последние сомнения бередили душу: а вдруг не пойдет? А вдруг я ему уже не нужен? Вдруг то, что я нес к нему через четыре года, ему уже не интересно? Не может такого быть, просто не может и все! Это будет слишком жестоко по отношению к нам обоим.
Я шел к нему навстречу. Когда-то он писал мне, что если будет трудно - позови. Мне трудно без тебя и я тебя зову. Только не откажись от своей клятвы!
Он видит меня. Он не отрывает от меня взгляда. Как много могут сказать глаза. Сначала в них искреннее недоумение. Потом надежда. Потом робкий вопрос. И наконец яростный ответ: ДА! ДА! И НАВСЕГДА!
Опубликуйте ваш порно рассказ на нашем сайте!