Музыка здесь звучала повсюду: в пении птиц, звоне бокалов, шелесте легкого ветра в кронах деревьев. «Какая мелодичная планета», – с удовольствием думала Марина, наслаждаясь общением с людьми, чьи интересы были безумно далеки от расследования преступлений.

О музыке и шла речь за столом, установленным в ротонде на главной аллее оранжереи; в частности, упомянули какой-то синтезатор, который конструировал в свободное от основной работы Маркус, к слову, хороший знаток античного искусства. По слухам, этот инструмент был не только музыкальным, но и терапевтическим. Пока что его никто еще не видел, а сам Маркус привычно отмахивался: работа еще не закончена...

– А ты всегда был музыкальным мальчиком, – улыбнулась Марина. – Особенно лет в восемь. Помнишь, ты где-то вычитал идею о клавесине одного древнего короля или фараона?.. Это у которого сидели кошки в специальных клетках, и каждая мяукала в своей уникальной тональности. А король садился за инструмент, нажимал на клавиши, и кошки начинали мяукать мелодию – клавиша была соединена с механизмом, который колол определенную кошку иголкой в нужный момент.

– Боже мой, – ахнула Вера, не так давно считавшаяся невестой Маркуса, но отправившая его в «отставку» на неопределенный срок. – Никогда бы не подумала, что Марки мог быть способен на такое!

– Марина шутит, – Маркус немного сердился на сестру, которая иногда вспоминала о некоторых эпизодах из детства, которые как бы вовсе ни к чему знать другим людям, в том числе и достаточно близким. – К тому же, если уж на то пошло, на всех планетах Моргана категорически запрещены издевательства над животными – и такое, с позволения сказать, «кошкопиано» могло бы стать поводом для больших проблем у наших родителей.

– Они опасались, даже когда ты собирал «инсектопиано»... Помнишь?

– Да, было такое... Но их больше напрягало, что по всему дому прыгали кузнечики, цикады и скареподы, которых я подбирал с таким учетом, чтобы они издавали звон каждый в своей тональности... С твоей помощью, сестренка! Помнишь?

– Да, когда ложишься в постель и находишь там крупных насекомых, это не всегда к месту, – засмеялся Рич Гарни, транссексуал-ботаник, на удивление плотно вписавшийся в компанию, обитавшую в оранжерее. Лицом и торсом он (она?) выглядел как мужчина, но ниже пояса, как говорил Маркус, у него находилось абсолютно женское устройство. Поначалу он был только временным сексуальным партнером леди Инскип и ее друга Владимира, который сейчас находился в отъезде. А сейчас стал как постоянным партнером, так и постоянным сотрудником. Маркус, правда, его недолюбливал...

– А потом что бы с ними стало? С насекомыми? – спросила Дайна, самая старшая среди присутствующих, первая жена пана Инскипа, шефа оранжереи. Ее интерес к этому инструменту наверняка лежал в профессиональной плоскости – женщина занималась энтомологией.

– На форбауме аппарата я сделал несколько закрытых ячеек, и при нажатии клавиш крышки ячеек откидывались, – пояснил Маркус. – На скареподов я больше всего рассчитывал – они все звенят своими сегментами по-разному...

За столом, накрытым прямо в оранжерее, сидели друзья и коллеги Маркуса, бывшие кем-то вроде членов своеобразной «семьи», обслуживающей приличных размеров природный исследовательский комплекс. Атмосфера казалась подчеркнуто дружеской, все чувствовали себя довольно комфортно, будучи одновременно участниками нескольких любовных треугольников и других многоугольных, причудливо пересекающихся фигур, но такие нравы на Чандрасекаре не в диковинку... Так что даже видавшая виды Марина иной раз удивлялась местной раскованной свободе – легкой, как всё здесь: ароматы полуденных цветов, порхающие бабочки, молодое фруктовое вино, классические салонные мелодии, полупрозрачные женские наряды... Марина выбрала себе тогу изумрудного цвета с то и дело сверкающими по ткани искрами и молниями – как это было модно в текущем сезоне.

Маркус собственноручно помог сестре одеться так, как это было принято на оранжереях, станциях, да и просто поселениях Чандрасекара: оставив обнаженными правое плечо и левое бедро. Удивительная ткань нежно и мягко скользила по коже, словно живая, как будто пыталась погладить самые чувствительные уголки тела. Здесь все было пронизано эротикой, начиная от обстановки и заканчивая одеждой. Естественно, мужчины на этой планете тоже не знали ни кителей, ни длинных брюк, а полицейская форма, даже тропическая, выглядела бы на этой планете пошло и неуместно.

Тори Инскип, чей брак с шефом балансировал на грани развода уже год или два по причине слишком свободных отношений обоих супругов даже по меркам Чандрасекара, продолжила музыкальную тему, похвалившись, что недавно открыла для себя «Волшебную флейту» Моцарта. Марина заметила легкую усмешку на губах Веры, которая всю эту старинную музыку знала и понимала лучше иного искусствоведа. Вспыхнувший спор о том, кто из местных режиссеров более других достоин поставить эту фееричную оперу, свел тему к эротике, а именно к дискуссии – можно ли на сцене театра в классических постановках изображать откровенные сцены и если да, то до какой степени разврата можно доходить актерам? Гор Инскип, сам актер-любитель, при этом достаточно известный, заявлял, что в классических постановках будет вполне достаточно имитаций секса, и то лишь в случае, когда этого недвусмысленно требует сюжет.

Если, к примеру, в оперетте «Фиалка Монмартра» есть половое сношение, то показать его можно. Но только намеком.

Если зрители хотят увидеть соитие во всех подробностях, то к услугам публики уйма театральных клубов, в некоторых из них даже и зрителям предлагают поучаствовать в действии, буде у кого в зале возникнет такое желание...

Тори, обратившись к Марине, совершенно спокойно сказала, что Гор знает, о чем говорит – он ведь когда-то играл не только в классическом театре, но и в одном из подобных клубов, на что Инскип так же спокойно ответил, что его и сейчас иногда приглашают. Тори при этих словах сообщила, что не так давно приходила смотреть на игру мужа в таком клубе, и была удивлена тем, что на сцене он показал далеко не все, что умеет.

– Совсем необязательно, – веско сказал шеф оранжереи, – показывать всем, как мы это делаем с тобой. К тому же – я заметил – ты пришла тогда с Маркусом, а он и без того уже многому у тебя научился.

Маркус, который нисколько не смутился, поддержал шефа в русле общей дискуссии, но тут неожиданно в разговор вступила Джина – молодая ассистентка, которая, как поняла Марина, прибыла на Чандрасекар недавно и, к своему удивлению, обнаружила здесь отнюдь не такую раскрепощенность, какую ожидала увидеть и к какой привыкла в колледже на планете Фердинанд V, сектор Форд.

– У меня такое ощущение, что здесь многие либо лицемерят, либо боятся своих желаний, – посетовала она.

– Не может быть, – усмехнулся препаратор Артем, тоже из сравнительно недавно приехавших. – Я такой свободы, как здесь, еще не встречал раньше. Хотя жил на планетах Дюпона, – добавил он со значением.

– Если вдруг кто-то еще не в курсе: я – мазохистка, – объявила Джина. – И я ищу здесь если не постоянного друга, то хотя бы партнера. Уже почти год. Год! На любой планете сектора Форд или Морган мне бы хватило одного дня. Недели максимум.

За столом возникло легкое замешательство, будто Джина произнесла небольшую бестактность. Марина тоже ощутила это, подумав, что подобная тема как-то не очень гармонично вписывается в здешнюю сексуальную сферу.

– Ты знаешь, дело, наверное, в том, что здесь обстановка не способствует подобным вещам, – сказал Маркус. – Когда-то я интересовался подобной темой, на родине даже был членом клуба «Смайтфетиш»... Марина знает, кстати, что это такое... Когда приехал сюда, то с удивлением понял, что мне такие вещи просто не нужны. Словно бы интерес к играм с плетками и веревками остался где-то там... – Маркус неопределенно ткнул пальцем куда-то в небо. – Думаю, скоро и у тебя исчезнут подобные желания, уступив место более простым и естественным.

– Да, да, я слышала что-то подобное, – произнесла Дайна слегка экзальтированным тоном. – Общая обстановка, коллективное бессознательное тут просто не способствуют тому, чтобы люди причиняли друг другу боль или унижение. Здесь нежность просто разлита в воздухе – разве вы этого не чувствуете? Чандрасекар надо было назвать «Парадизом» или «Хейвеном»...

Марине было видно, как транс Гарни едва заметно поглаживал ее по бедру, ласково, едва касаясь ладонью.

– Да, – засмеялся он. – «Пандемониум» – это не для нашей планеты.

– Или, к примеру, «Валгалла», – добавила Вера, чьи пальчики то и дело переплетались с пальцами Артема. – Я слышала о планетах с такими названиями... Там даже кого-то убивают, можете представить себе?

– Дикость, – вздохнул Инскип.

– Я, наверное, уеду отсюда, – тоже вздохнула Джина, только немного по-другому. – Не вписываюсь я в здешнее благорастворение. Мне даже иногда снится, что я собственное мясо ем и кончаю от наслаждения. Мне здесь чего-то явно не хватает.

– А это всегда пожалуйста, – развеселился Артем. – Тут недавно в заповедник приглашали воспитателей хищных животных... Наверное, там сырое мясо надо вместе с детенышами кушать, для налаживания контактов с подопечными...

Атмосфера, ставшая слегка напряженной, вмиг разрядилась. Даже Джина вроде бы, не расстраивалась больше. Вроде бы... Марина, кстати, ее отлично понимала. Каким бы райским местом ни был Чандрасекар, есть, наверное, люди, которым противопоказано тут находиться. Вот она, Марина, здесь точно бы зачахла через месяц-другой, и никакое сырое мясо ее бы тут не спасло. Ладно, через пару дней ей все равно предстоит путешествие в ад... Хотя нет, сначала в чистилище, если она, конечно, правильно понимает значение этого древнего слова... Надо же, как Маркус тут славно прижился – казалось бы, родной брат, вместе росли, в одни и те же игры играли. А вот поди ж ты! – здесь для него самое лучшее место оказалось... Хотя, конечно, участие в клубах типа «Смайтфетиша» не могло пройти совсем уж бесследно.

Позже, когда Маркус предложил Марине ознакомиться с его музыкальным изобретением, находящимся в лаборатории на периферийной части оранжереи, она снова вспомнила про этот клуб и про некоторые его технические средства, напоминавшие порой скорее орудия пыток, нежели стимуляторы чувственности. Если бы Марина не была столь искушена по эротической части, она, пожалуй, вряд ли опознала бы в куче электродов и зажимов, которыми оканчивался целый кластер проводов, устройства для сексуальной стимуляции тела.

Провода выходили из приличных размеров установки, напоминающей одновременно квантовый компьютер и музыкальный синтезатор с классической клавиатурой в семь полных октав. Из-под снятого кожуха торчали какие-то коробочки, индикаторы, переключатели, педали и еще черт знает что. Большой светящийся экран мерцал над клавиатурой – на нем была изображена партитура. Марина пригляделась: «Poco moto»... и начала, шевеля губами, напевать согласно значкам на звукоряде: «ми, ми (бемоль), ми, ми (бемоль), ми, си, ре, до, ля, до, ми, ля...» Да это же «К Элизе!» – узнала она композицию, которую так часто играла сама когда-то... правда, в отличие от брата, никогда не испытывала особого желания музицировать, да это у нее – что греха таить – и получалось значительно хуже.

– Знакомо? – усмехнулся Маркус.

– Абсолютно всё, – сказала Марина весело. – Бетховен – это родительский дом, компьютер – это твой колледж, где я просидела целый год, грея тебе место, а вот эти электроды – клуб «Смайтфетиш», куда ты так активно пытался проникнуть еще в шестнадцать лет... Ты, братишка, всегда был сложной личностью.

– Ну, не сложнее тебя, сестренка... В конце концов, кто меня привел в тот клуб, не ты ли, а?.. По сравнению с тобой я так и остался девственником.

– Скажешь тоже... Нетрудно догадаться, для чего предназначен твой «пианостимулятор». Девственник бы до такого не додумался. Вот это зажимы для сосков, это – для малых губ... Кольцо для клитора... «Бабочка» для него же... Вагинальный электрод с контактом для стимуляции точки «g»... Он же без такового... Анальный пульсирующий расширитель... Это что? Стимулятор пупка?.. А это?.. Вакуумные присоски с электродами... Извращенец ты, братец, всегда была в этом уверена... А это с какой стороны и куда?.. Хм, послушай, неужели есть что-то такое, что знаешь ты, но не знаю я?

– Не скажу... Сама должна догадаться.

– Попробую... Можно к себе приложить?

– Знаешь, наверное, не надо... – заговорил Маркус, глядя, как Марина уже начинает поднимать складки белой туники (она уже два раза успела переодеться после обеда в оранжерее).

– Это еще почему?

– Не понимаешь?

– Ах вот как... – Марина прищурилась. – Ну-ка, давай одновременно наше заклинание... три-четыре!..

– Между братом и сестрой секса быть не может, – негромко и синхронно произнесли Марина и Маркус.

– Вот и всё... Теперь я могу это примерить?.. Хотя стоп. А для кого, если не секрет, ты готовишь этот сюрприз? Для Веры или леди Инскип?

– Как тебе сказать? – замялся Маркус. – Поначалу, конечно, идея была сделать что-то необычное именно для Веры. Она настолько любит музыку, и как-то даже призналась, что хотела бы слышать ее не только ушами, а всем телом, чтобы ноты доходили до самой его глубины, минуя стадию акустических волн. С Тори сложнее. Она тоже достаточно музыкальна, как и большинство женщин, но вот не знаю даже, сможет ли она оценить это настолько же полно, насколько могла бы Вера. К тому же у меня с Верой сейчас все сложно, да и «сплю» я в основном сейчас именно с Тори.

– А не в основном с кем? С Дайной? А с Джиной пробовал?

Маркус сделал несколько неопределенных телодвижений, и Марина прекратила этот разговор. Все ясно – и с Дайной, и с Джиной, да и не только с ними, скорее всего... Ну да, пока они шли сюда по аллеям, им повстречались две стайки почти обнаженных девушек, которые обихаживали растения. Некоторые приветствовал Маркуса уж очень откровенно... Обсуждать инструмент было интереснее, чем спрашивать про отношения между руководящим составом оранжереи и ее обслуживающим персоналом.

– Ты жмешь клавиши, наигрывая лирические мелодии, а импульсы разной частоты, амплитуды и длительности напрямую идут по проводам к половым органам. Это интересно, и даже в какой-то степени оригинально, но примитивно.

– Примитивно? – Маркус слегка рассердился. – Не забывай, что я не только музыкант, но и биолог, и даже немного рефлексотерапевт. Вообще этот аппарат я поначалу задумывал как исключительно терапевтический. Давно ведь известно, что музыка лечит. И если воздействовать музыкой не акустически, а напрямую на нервные узлы организма, эффект должен быть поразительный. По крайней мере, теория говорит, что это так. Ну а сексуальное применение – оно ж очевидно. Если электрическими импульсами с музыкальной основой воздействовать не только на половые органы, но и на определенные точки акупунктуры, при этом точно понимая, какой тональностью и какими гармониками оперировать, я могу добиться того, что женщина не просто получит удовольствие. Она «улетит» в другое измерение на музыкальных волнах, полностью растворившись в них.

– Это уже лучше. Слушай, а твой аппарат девушку может довести до оргазма? Если она начнет извиваться и биться, то сорвет электроды, чего доброго – это ж не очень приятно будет. И удовольствие поломать можно, да и травму получить.

– Да, девушку надо фиксировать. Потому что да, оргазм у нее может быть настолько сумасшедший... насколько этого захочу я.

– Вообще чудесно. Но в чем же тогда твоя роль и заслуга как музыканта? Я цепляю на себя электроды, втыкаю иголки, включаю какую угодно запись какой угодно музыки и собираюсь «улетать». Зачем мне партнер по другую сторону клавиатуры? Как он сможет оценить мое эмоциональное состояние?

– Так, а на что придумана обратная связь, Мариша? Та самая эмпатия? Вот на этом экране, – показал Маркус, – я вижу все оттенки наслаждения, которые играют в теле моей... слушательницы. Кто-то другой, конечно, увидит только хаотичные всплески эквалайзеров, но я уже знаю точно, какая полоса за какую эмоцию отвечает и какого цвета не хватает для поднятия возбуждения. Понимая эту картину, я могу ускорять или замедлять темп музыки... Это довольно просто – все равно, что менять темп фрикций. Могу добавить или убавить тех или иных инструментов – а это уже более тонкие аналоги. Может оказаться полезным поменять мелодию, если увижу, что она не находит соответствующего отклика.

Таким образом за несколько сеансов я смогу подобрать с десяток разных семплов, подходящих именно для этой женщины, на каждый из них наложить необходимые инструменты, и мне тогда останется работать только частотой и амплитудой. А твое тело уже настроено на любимые мелодии – именно на те, которые сильнее всего заставляют его трепетать и наслаждаться... Впрочем, импровизацию никто не отменял, верно?.. К оргазму, наверное, можно идти под многократную коду с нарастанием и паузой... И тут у меня возникает желание включить, к примеру, длительный звук гитарной струны, чтобы оттянуть завершающий аккорд. Представляю, как твое тело начнет вытягиваться в эту струну, надеясь приблизить разрядку, а ее все не будет, и ты несколько минут будешь находиться в состоянии сильнейшего пикового напряжения...

– Так, братец. Я хочу испытать твой «сексофон» на себе, – заявила Марина. – Бессовестный! От твоих слов я вся уже давно теку, как не знаю кто.

– Он еще не отлажен, – начал возражать Маркус. – Да и вообще... Это уже то, о чем мы с тобой не раз говорили.

– Знаю! Но совместная мастурбация за секс не считается – об этом мы тоже говорили. Особенно если учесть, что на вашей благословенной планете минет или куни – все равно, что дружеский поцелуй в щечку. Впрочем, мастурбация меня сейчас не спасет! Прикажешь мне идти и вешаться на шею вашему шефу или юному Артему? Я так не могу... То есть могу, но... Короче, я не желаю слышать никаких возражений! Ты смерти моей хочешь, наверное?!

– Результат может быть непредсказуемый, – пытался протестовать уже почти что сдавшийся (Марина это хорошо видела) Маркус.

– Пусть будет какой угодно, – Марина топнула ножкой. – К тому же ты не посмеешь огорчить твою сестру.

– Тебя придется зафиксировать...

– А то ты не знаешь, как это делается! Почетный член клуба «Смайтфетиш»!

– Ладно...

Качая головой и что-то прикидывая, Маркус подошел к компьютеру, нажал несколько кнопок на сенсоре.

– Что ты делаешь? – с подозрением спросила Марина.

– Меняю обстановку... Помоги пока распутать мне эти провода...

Неожиданно для Марины стены лаборатории, и без того состоящие почти из одних окон, отъехали в сторону, причем вместе с полом. Аппарат Маркуса, пара стульев-шезлонгов и несколько предметов интерьера оказались прямо на траве, среди цветов и деревьев.

– Так будет лучше, как ты думаешь?

Пораженная Марина охотно подтвердила, что ей так нравится больше.

Через минуту в обновленную лабораторию Маркуса ввалился андроид, тащивший на себе крупный квадратный предмет, примерно метр на метр и толщиной сантиметров пять – явно какая-то мебель. Поставил на землю, сдернул чеку... С легким грохотом предмет развернулся в гибрид операционного стола и гинекологического кресла с ремнями и фиксаторами.

– Ну что же – ложись! – Маркус приглашающе показал рукой на кресло. – Черт знает, чем мы тут занимаемся, – проворчал он затем вполголоса.

Эти слова были излишни. Марина в несколько движений сбросила тунику, под которой не было никакого белья, запрыгнула на кресло, на лету скидывая туфли. Устроилась поудобнее, потягиваясь всем телом и покачивая ножками в воздухе. Она далеко не первый раз показывала себя брату. Ей нравилось видеть его восхищение, и она сама от этого возбуждалась. Подобно герою какой-то читанной в детстве книги ей порой хотелось, чтобы вдруг выяснилось, что либо Маркус, либо она сама – приемный ребенок в семье. Тогда упали бы все преграды, и ничто бы не помешало пуститься им во все тяжкие... Маркус как-то признался, что мечтает о том же. Но, поставив себе определенные границы, брат и сестра их не переходили, хотя и балансировали порой на самом краешке дозволенного.

– Слушай, выгони этот агрегат, – попросила Марина, показывая на андроида. – Я стесняюсь, когда он на меня так пырится.

Маркус хохотнул и отправил андроида вон, напомнив ему на прощание задание быть поблизости – чтобы в эту секцию оранжереи не забрел кто-нибудь из праздношатающихся или напротив, любителей работы в вечерние часы. Сам подошел к полулежащей сестре, взял ее руки и направил их вдоль туловища, закрепляя ремнями в трех местах. Зафиксировал торс, бедра... Уложил ноги в лотки-держатели, притянул их ремнями.

– Тебе удобно? – спросил он.

Марина поерзала.

– Во всяком случае, я в полной твоей власти. Давно так себя не чувствовала.

– Да, ты больше любишь, когда сама кого-то привязываешь.

– Дело не в том. Просто не так много людей в этом мире, кому я доверяю. Ты – один из них, – сказала Марина.

– Спасибо... – Маркус нагнулся к ее лицу и поцеловал сестру в губы. Это был не вполне братский поцелуй, но далеко и не ласка любовника. Потом подошел к держателям, слегка раздвинул их, разводя ноги чуть шире. Влажная щелка слегка приоткрылась, нижние губы, выглядевшие слегка набухшими, налились малиновым цветом. Сестренка на самом деле текла от возбуждения. Черт возьми, а ведь действительно, нельзя же ее огорчать.

Марина чувствовала, как платиновые зажимы защемляют ей губы, слегка оттягивая их книзу. Маркус, впрочем, тут же прижал их к коже пластырем, приподняв губы обратно и растянув их в стороны, открывая вход во влагалище; гладкий блестящий электрод фаллической формы легко скользнул внутрь его, заполнив собой тесное пространство. Другой электрод, немного уже и значительно длиннее, для которого Маркус не пожалел гелевой смазки, вошел в анус и пополз глубоко внутрь... Не слишком ли глубоко?

– Все нормально, так надо, – сказал Маркус. – Сейчас я его еще раздую немного...

Марина ощутила, как что-то у нее набухло прямо в середине живота. Маркус положил пальцы ей на кожу возле пупка, надавил, подвигал... Словно бы плотный шарик перекатывался под кожей – конец электрода туго раздул сегмент кишки.

– Басы будут ощущаться именно отсюда, – пообещал Маркус. – Высокие ноты ты животом не почувствуешь, они играют в другом месте.

С грудью сестры он возился долго, собирая причудливый узор из трех электродов и целой пачки золотых акупунктурных иголок с наноприемниками на тупых концах. А острые концы игл впивались в кожу вокруг ореолов, заставляя Марину приглушенно ойкать. Впрочем, во всем ее теле торчало не менее полусотни игл, которые Маркус укрепил в одному ему ведомых точках акупунктуры, сверяясь то и дело с показаниями прибора. Несмотря на то, что процесс подготовки проходил не меньше пятнадцати минут, возбуждение Марины не спадало. Более того, оно даже росло. Брат мог бы сказать, каким образом он этого добивается, втыкая иглы в особые точки, но зачем фокуснику выдавать все свои секреты?

Каким образом крепится странной формы электрод, Маркус тоже не сказал; но, поворачивая и прижимая его, он добился того, что сестра ощутила, будто бы гибкие лепестки проникли ей глубоко под капюшон клитора, охватили его там со всех сторон и подперли снизу. Это ощущение само по себе уже было донельзя восхитительным, а ведь впереди еще было, видимо, самое интересное... Марина чувствовала, как у нее замирает сердце в ожидании новых, неизведанных ощущений, как вздрагивают колени и пальцы рук – заполнившее ее вожделение настоятельно требовало выхода.

– Я думаю сделать сеанс минут на двадцать, – сказал Маркус, садясь за клавиши. Со своего места он хорошо видел тело сестры во всей его красе, увешанное проводами и щетинящееся иглами. Кресло брат поднял настолько высоко, насколько это было возможно. Глаза Марины закрывали широкие темные очки; про них Маркус вспомнил в последний момент: ни к чему отвлекаться на внешние раздражители – светотени, которыми играло заходящее солнце, щедро заливающее розоватым светом оранжерею.

– Это много или мало? – спросила Марина.

– Это столько, сколько доктор прописал, засмеялся Маркус. – Ну как, ты готова?

– Да! Давно уже. Я сейчас взорвусь, начинай скорее!

– Хорошо...

Маркус надел наушники, чтобы слышимая мелодия достигала только его ушей, повернул два переключателя на панели и тронул пальцами клавиши – как будто коснулся нежной женской кожи.

Музыка возникла во всем теле сразу – звуки концертного рояля заиграли в каждой клеточке организма. Это было настолько неожиданно и настолько приятно, что она даже прекратила дышать на какое-то время. А когда смогла сделать первый выдох, то ритм ее дыхания сразу же подчинился ритму музыки, звучащем в ее теле. Музыка распространялась волнами – нежными, ласковыми, эротичными; они пробегали по энергетическим меридианам и растворялись внизу живота, расцветая всполохами звучащих брызг.

Мягкие басы растекались и обволакивали, погружая тело в негу расслабления; а острые высокие ноты щекотали нервные окончания, заставляя его вздрагивать и извиваться. Марина словно бы и сама пела в такт звучащей в ее теле музыке – она постанывала от неописуемой гаммы наслаждений; части ее тела ритмично напрягались и расслаблялись – надежно укрепленное кресло пошатывалось... Минут через десять оно заходило ходуном – Марина забилась в первом оргазме, крича в голос; привязанные руки и ноги натянули ремни,
ступни вытянулись, пальцы рук судорожно сжимались и разжимались. Маркус поймал нужные частоты и держал сестру на пике наслаждения почти три минуты; будучи отличным музыкантом и просто очень чутким человеком от природы, он легко оценивал окраску эмоций, и его пальцы нажимали нужные клавиши и поворачивали регуляторы даже раньше, чем он мог бы внятно проанализировать ощущения своей «слушательницы».

Будучи сам уже изрядно возбужденным от вида женского оргазма, Маркус вывернул уровень сигналов почти до самого нижнего предела и включил плавную электронную музыку, чтобы дать небольшую передышку телу сестры, которое еще подрагивало, провожая угасающую вспышку сладострастия.

Вторая часть этой удивительной симфонии отправила Марину в полет; женщина стала не то птицей, не то порхающей бабочкой; ощущения в крыльях, держащих тело на плотном воздухе, были неописуемы. Взлеты и падения, виражи и воздушные ямы, заставляющие сладко замирать сердце и трепетать живот, разноцветные облака, ласкающие тело снаружи и изнутри – это лишь бледное описание того, что чувствовала Марина, летя ко второму оргазму, который превратил ее самое в огромное ритмично пульсирующее облако, истекающее теплым мелодичным дождем над поющим лесом, полным цветущих деревьев.

Третья... Четвертая... Марина потеряла счет времени и оргазмам – ее унесло в параллельный мир, в Зазеркалье; она превращалась в бушующий океан и сверкающую звезду, испытывая бесконечный водопад ощущений, которым не придумано слов ни в одном из языков мира.

...Возврат в реальность был немного трудным: Марина сразу почувствовала усталость и боль под стягивающими ее тело ремнями; впрочем, усталость была приятной, а боль... что такое боль? Всего лишь одна из примитивных реакций организма.

– Маркус... Что... Что это было? – выдохнула Марина.

– Сначала – «К Элизе», – заговорил брат, освобождая тело сестры. – Разумеется, с импровизациями. А следом пошли «Вальс цветов» Чайковского, «Воздух на бесконечной ленте» Скотта-Таккера, «Хлоя» в аранжировке Дюка Эллингтона... И под конец сарабанда сочинения твоего брата... Под нее ты чуть не порвала ремни.

Он осторожно снял зажимы с внешних частей тела,

– Всего двадцать минут?

– Нет, я растянул сеанс до тридцати пяти.

Маркус медленно вынул из тела сестры один за другим большие электроды. С едва слышным хлюпаньем выскочил вагинальный, роняя капли смазки. Марина ерзала и постанывала, пока из ануса вытягивался другой, длинный, проникший ей до самого центра живота.

– Басы я слышала не отсюда, – сказала она. – Низы гремели у меня везде.

– Тем не менее без этого электрода ты бы их вряд ли услышала так отчетливо.

– Тебе виднее... Знаешь, первую вещь я узнала... «Вальс» – пожалуй, тоже... Хотя не уверена... Боже мой, я, кончила от него, наверное, раз двадцать!

– Всего лишь шесть за весь сеанс... Но зато как! Я думал, ты разнесешь кресло... А «Хлоя» сработала дважды, и оба раза совершенно неожиданно, – сказал Маркус, извлекая иглы из кожи Марины.

– Дюк Эллингтон? – переспросила она вяло. – Не знаю такого... Это вроде Майлза Дэвиса, да?

– Не совсем... Долго объяснять... Дай помогу подняться...

Маркус обнял ослабевшее, влажное тело сестры. Вставая с кресла, Марина покачнулась, слегка навалилась на брата.

– Ого, – сказала она, ощутив его стальную эрекцию. – Ты, наверное, сам чуть не взорвался, пока играл мне?

– А как ты думаешь?

– Я бы на твоем месте не выдержала и спустила... Ох, дай я сяду сюда...

Марина опустилась в шезлонг и расслабленно откинула голову.

– Этого нельзя делать... – сказал Маркус. – Я потерял бы эмпатию и не смог вести мелодию. Без обратной связи всё получилось бы намного хуже. Примитивнее.

– Бедный мой братик... Ты же для меня так старался... Спасибо тебе. Какой чудесный подарок...

– Для тебя – все, что угодно.

– Да? Тогда кончи сейчас, не держи это в себе.

– Может, это излишне?

– Ты опять споришь со мной? – усталым голосом произнесла Марина. – Посмотри на меня, – она чуть раздвинула ноги и провела ладонями по груди, животу и бедрам. – Мое тело получило столько наслаждения, я требую, чтобы и твоему хоть немного досталось. Это не секс, братец, мы не нарушаем собственные правила. Расстегнись, покажи мне свой член...

Марина еще шире раздвинула ноги, помогая себе руками, положила правое бедро на подлокотник, провела пальцами по все еще мокрым губам.

– Кончи, малыш. Я же знаю, как тебе нравится мое тело. Смотри на меня.

Марина и сама не прочь была посмотреть, как мужчина занимается самоудовлетворением. Она считала мужскую мастурбацию куда более выразительным зрелищем, чем женская, но с этим мнением не соглашались ни Маркус, ни Электра.

Долго уговаривать Маркуса не было нужно. Долго теребить член ему тоже не пришлось. Через полминуты его бедра содрогнулись, и струя спермы улетела в траву. Марине показалось, что на ее левое колено что-то капнуло.

– Молодец, малыш. Все хорошо. Еще раз спасибо.

– Не за что, сестренка...

– Да ладно, «не за что»... Знаешь, я просто счастлива, что приехала к тебе.

– Ты всегда хорошо знаешь, что делаешь, – засмеялся Маркус.

– Конечно, – улыбнулась Марина.

В оранжерее быстро сгущались сумерки. Улучив момент, Марина подтянула левую коленку вверх, склонилась над ней и слизнула капельку. Подержала ее на языке, затем провела им по губам, медленно размазывая по ним сперму и испытывая какое-то странное удовольствие, словно бы совершала что-то запретное, но при этом не выходящие за рамки. «Между братом и сестрой секса быть не может», что еще говорить... И это правильно, наверное – определенные границы нужно оставлять для себя ненарушенными, чтобы хоть где-то, хоть как-то «оставаться голодным», не беря от жизни всего и не пресыщаясь. Ведь если испытать в этой жизни всё, – думала Марина, глядя на Маркуса, собирающего провода, то в ней не останется неизведанного... И ради чего тогда за нее нужно цепляться?

(Это фрагмент из романа «Кожа наших листьев», автор - Маркус Даркевиц;

другие тексты доступны на сайте автора)